Камбер – Еретик
Шрифт:
– Спасибо за эти слова, отец Эмрис, – произнес Камбер с сухим смешком. – С тех пор, как Рис явился ко мне прошлой ночью, я пытался заставить его расслабиться, хотя и с меньшим успехом, чем вы с отцом Квероном.
Он игнорировал колкий взгляд аббата из Долбана и беспечно продолжал, будто не заметив.
– Как вы, должно быть, знаете, мои познания в искусстве исцеления очень невелики, хотя я много слышал об этом от Риса. Пока я здесь, мне будет интересно понаблюдать за вами. Если же ваша братия будет считать целью моего визита знакомство с вашей
– Вы повторяете мои мысли, – сказал Эмрис, взглянув на Кверона и слегка наклонив голову. – Ваша милость согласится последовать за мной, я покажу вам кое-что интересное. Кверон, Рис, – он обратился к ним как учитель к своенравным ученикам. – Когда мы приступим к беседе, думаю, вы будете получше держать себя в руках.
Не сказав больше ни слова, он вывел Камбера из ризницы, бледной рукой держа его под локоть и указывая на изумительной работы мозаику архангела Гавриила, украшавшую стену коридора.
Обменявшись осторожными взглядами, Рис и Кверон, уже более уравновешенные, последовали за первой парой.
Глава 12.
Покажи нам новые чудеса.
Выйдя из ризницы, Эмрис повернул налево в узкий коридор. Они миновали молельню, доносившийся оттуда шепот указывал, что внутри проходит богослужение. На несколько минут они задержались у восточного края апсиды, как раз за алтарем, и Эмрис предложил Камберу заглянуть в глазок, проделанный в резном экране.
Первым впечатлением от увиденного была белизна. Внутреннее пространство хоров, неф и то, что он мог увидеть в трансепте, были облицованы белым мрамором или алебастром. Даже дерево сидений на хорах и скамьи в нефе были окрашены в белое. Неф и хоры этой монастырской церкви не разделялись, и взору Камбера предстало все пространство до огромных западных дверей и красивого окна, выполненного из голубых и золотистых стекол. Там, справа от дверей, которые, должно быть, вели в знаменитую колокольню монастыря, играл лазурный свет часовни Богоматери, там члены Ордена несли всенощное бдение. Он различил белую фигуру, направлявшуюся от этой часовни по главному нефу.
Фигура проскользнула между рядами скамей с богато вышитыми подушками для коленопреклонения, поднялась на хоры и присоединилась к дюжине уже молившихся братьев. У всех монахов были косички Ордена святого Гавриила, лежавшие на сброшенных капюшонах, и, как у Эмриса, у каждого на левом плече располагался знак Целителя-священника – зеленая раскрытая рука с белой восьмиконечной звездой, у Риса на целительском плаще была выткана белая рука с зеленой звездой.
Появление среди молящихся еще одного собрата точно послужило сигналом, все разом встали и запели на два голоса:
«Adsum, Domine…»
Я здесь, Господь…
Ты даровал мне милостью своей
Способность исцелять.
Я здесь, Господь…
Ты даровал мне власть над волею других.
О, Боже,
Воспользоваться даром.
Тебе, Господь, всецело послужить…
Это был древний, широко известный гимн Adsum, Domine. Он содержал основы этических правил, которые определяли жизнь Целителей мирских и духовных с тех самых пор, как среди дерини появились первые Целители. Во второй раз за всю жизнь Камбер слышал его исполнение, хотя слова читал тысячу раз и знал их наизусть. Даже красивый баритон Риса мог передать лишь малую толику того, что звучало в гимне.
Гармония голосов Целителей-священников проникала в самое существо Камбера. Он слушал и размышлял над тем, что одних делает Целителями, а другие, лишенные этого неведомого свойства, остаются простыми смертными.
Певцы дошли до ектеньи, и Камбер отвлекся, вспоминая, как пел Рис, перед глазами возник священный круг в башне в Шииле. Это было в ту ночь, когда Эвайн родила второго сына. Еще до рождения ребенка они знали, что Тиэг так же, как и его отец, будет Целителем.
В ту ночь Камбер, Эвайн, Йорам и Джебедия слушали, как Рис, держа на руках младенца, пел ему ту же песню. Он посвящал своего сына служению искусству Целителя и Древним Силам, которых они призывали в свидетели.
Голос воспоминаний Камбера слился с голосами монахов Эмриса, когда зазвучало «Dominus lucis»:
«Dominus lucis me dixit, Ecce…»
Господь дал откровение мне: знай,
Ты избранный, мой сын, мой дар живущим.
С рождения тебя отметил знак,
Ты мне принадлежишь, живой и сущий.
И я послал тебя в подлунный мир,
Чтоб свет победу одержал над тенью,
А ты в борьбе моим орудьем был,
Всем страждущим даруя исцеленье.
И те дары – моя любовь к тебе.
Целителю известны все секреты,
Чтобы прервать болезни страшный бег.
Врачуя плоть и разум человека,
Избегнет он небытия угроз,
Когда тебе, как драгоценный свиток,
Откроются его душа и мозг,
Ты сможешь воссоздать сосуд разбитый.
Певцы дошли до заключительного антифона, Камбер почувствовал, что Рис стоит рядом, плечом к плечу. Зять наверняка тоже вспоминал тот вечер, не переставая удивляться сокровенному смыслу песнопения, К горлу подступил комок, а к глазам – слезы. Но прежде чем он сумел взять себя в руки, Эмрис понимающе коснулся его руки и слегка подтолкнул его – пора двигаться дальше.
Он внезапно так ясно понял, что аббат разделяет его чувства, всколыхнувшиеся под магическим воздействием песни, но Эмрис не мог проникнуть в мозг Камбера, закрытого ото всех, кроме Риса.
Благодарный Камбер последовал за аббатом, отвлекая себя разглядыванием седой косицы, болтающейся впереди, усмиряя печаль и вбирая в себя спокойствие, исходившее от Эмриса. Его удивило, что шагавших следом Риса и Кверона тоже окружает почти осязаемое умиротворение.
Когда они выходили через боковую дверь, в воздухе, наполненном ароматами благовоний, разносились слова последней части гимна.