Камбоджа
Шрифт:
Карты, приятно заполнившая желудок жидкость и рифлёная подошва, зловонно намекающая на необходимость поковырять её палочкой... Многогранность ситуации навевает желание помечтать о смысле жизни вслух. Что я и делаю:
– Пиздато было бы сейчас посидеть с удочкой: бережок, водичка, воздух, мама вкусно жарит рыбу...
Внезапно загораюсь темой:
– Пацаны, поехали на рыбалку! Посидим, отдохнём!
– Когда?
– вяло интересуется Хрюша: изучает расклад на наличие козырей и хоть чего-нибудь "за слово".
– Сегодня, на зорьку,
– Куда?
– козырные пики упорно не наблюдаются, до терца по кресте в девятку не хватает самой малости: крестовой девятки, что, впрочем, с лихвой компенсируется бубновой и червовой.
– Как куда? В Чугуев, на Северский Донец. Отдохнём культурно.
– Поехали, - соглашается Слон, узурпировавший всю стоящую пику; светит бэллованным полтинником.
– Сколько водки будем брать? Там второй раз не сбегаешь.
– Можно и поехать, - выносит заключительный вердикт Хрюша.
– В час у моего подъезда. Я возьму бутылку сэма.
– Пацаны, а зачем бухло?! Удочка, бережок, водичка...
В их взглядах понимание: подпил, теперь хуйню несёт. Ничего, протрезвеет - осознает.
Часам к одиннадцати остатки постпивного оптимизма последними аммиачными каплями излились в пасть Белого Брата. Тяга к рыбной ловле рассосалась, как пупок после сеанса Кашпировского.
Но...
Лёжа на лавочке в пустом тёмном вагоне, любуюсь огнями ночного города, мелькающими за окном. Пытаюсь определиться, в какой именно обуви - в классических белых тапках, или в модерновых синих ластах?
– видал я свои гениальные идеи.
Поезд несколько раз сходил с рельсов и забавно стучал колёсами по гравию, иногда отклоняясь значительно в сторону от рельсов, чтобы догнать очередную жертву в оранжевой безрукавке, или снести на безымянном переезде маленький домик с семафорящей тёткой на балконе. Но, не смотря на вольный нрав, он каждый раз возвращался на блестящие даже в темноте полосы чермета, сожалея о прошедших дедовских временах, когда можно было стравливать горячий пар на пассажиров, сжигать в топке кубометры леса и героев революции. А потом поезд впал в депрессию: колёса стучали исключительно по рельсам, безобразия прекратились. Мне стало безопасно и грустно...
...этот поезд в огне - и нам некуда больше бежать...
Там второй раз не сбегаешь.
Берег реки.
Около трёх ночи. Безлунная темнота и нелетний холод. Мокрые от росы ноги, наконец-то определяют мой выбор: в жёлтых сланцах. В жёлтых сланцах на высоком каблуке и не в гробу, а, как минимум, в скифском кургане моим озарениям самое, что ни на есть, место. А сверху ещё египетскую пирамиду вместо гробнички возвести, чтоб без вопросов и надолго. Или ацтекскую?
– у чингачгуков вроде покрасившей были и без перебинтованных мощей. А на табличке эпитафия "Здесь покоятся мои гениальные идеи, собственноручно задушенные путём рукоприкладства".
На ощупь, переругиваясь, приводим в боеготовность снасти и даже окунаем крючки. Долго всматриваемся во мглу: очень хочется полюбоваться своими поплавками - обритыми налысо перьями, бледно-молочными снизу и красненькими для нас. Как они тихонечко покачиваются на волнах и внезапно исчезают в глубине, намекая на килограммовые уловы. Надежда не оправдывает оказанного доверия: слепой от рождения видит больше, чем мы на сплошной черноте воды. Но это совсем не значит, что у нас не клевало. Я уверен: клёв был мощный! Только его ни хрена не видно было...
– Я с собой спиннинг взял, - подсвечивая затяжкой лицо, сообщает Хрюша. Лицо как всегда поражает округлой протяжённостью вширь. Вплоть до последней кучеряшки на затылке.
– А ты умеешь?
– Конечно, умею. Папа научил.
– Ню-ню. Бог в помощь.
Кабан умел, ещё и как. Первый бросок был действительно удачным: блесна пролетела метра три - как раз до камышей...
Смешно.
– Дай, покажу, - отбираю алюминиевое удилище.
– Нефиг делать.
Я делаю ЭТО впервые, очень волнуюсь. Если верить слухам, потеря девственности должна сопровождаться конкретным мандраже. У меня же было полное отсутствие эмоций. И вот теперь расплачиваюсь.
...это было, кажется, утром, и мне хотелось блевать. Вокруг вповалку спят - люди?
– тела.
– Шурик, ты вчера кончил или нет? Извини, я заснула, - опухшая морда и обнажённые соски. Девушка? женщина?
– самка без роду и племени. Имя отсутствует, как излишнее.
– А мы что? занимались?...
– Да, мы трахнулись.
– А-а...
Смутно так всё, но точно помню, что хотелось блевать...
Ладно, не о том речь. Волнуюсь - и результат, соответственно, комом.
– Борода, - я слегка наигранно равнодушен.
– Не страшно. Бывает. Со всеми. Иногда. Надо распутывать. Так получилось. Я не хотел.
– Да шо ты говоришь?! Ебать, ты посмотри!
– я послушно клацаю жигой, пока Хрюша отыгрывается за предыдущие пять минут позора. Издевается, муфлонище.
– Да, Шакил, ты учудил, - подписывается Слон.
И ты Брут?!
Кто хоть однажды принимал участие в ликвидации настоящей добротной бороды, тот осознает титаничность наших трудов - в условиях освещённости зачаточно-эмбриональным рассветом и одноразовыми зажигалками.
Бесконечные лабиринты лески: узлы и кольца, кольца и узлы, и опять кольца...
Скажем, я вспотел, бегая вдоль берега по полсотни метров туда и обратно.
И сделать бы правильные выводы: узреть предупреждающий перст судьбы и предопределение грозного фатума, или на крайняк разглядеть прозрачный намёк безжалостного рока, но...
– Дай, - возжелал Слон, протягивая руки.
– Не-а, щас я, - Хрюша тоже возжелал. А ведь грешно это.
И не дал.
Мощный замах. Резкое движение всем телом вперёд. Руки вытягиваются перед грудью параллельно земле. Время застывает и медленными слайдами мерцает в сторону минус-бесконечности. Хорошо хоть не стремительным домкратом...