Камбрия — навсегда!
Шрифт:
— Поздно, — пожала плечами Немайн. — Во-первых и в главных, я тебя назначила. Во-вторых, ты будешь помнить, как муж тебя загнал под лавку. Если ты и правда характером в королеву коннахтских сидов, он и месяца не проживёт! Впрочем, у него ещё есть шанс всё исправить.
— Какой?
— Выучиться грамоте. И освоить работу с ещё более сложными машинами, чем ты! Ну или перезаключить брак — с твоим преимуществом.
— Не выучится он. Бычок бычком: красивый, сильный. Э-ээ… Ласковый. Так что пусть сразу признает, что я главней!
Раскраснелась, руками стала помахивать. Брови сдвинулись, глаза налились азартом спора. А муж кулаком по стене:
— Выучусь! И устроюсь к норманну на камнемёт!
— Не выучишься!
— Нет, я!
— Да ты даже слово «требюше» выговорить не в состоянии! И учить я тебя не буду!
Тому словно пощёчину влепили.
— Медб, ты что, правда хочешь развестись?
— Не хочу! Но я тебя учить не буду. Так нечестно потому что! И некогда будет мне! Теперь же не только ребёнка да тебя — но и великана деревянного обихаживать придётся…
— Другого учителя найду.
— Глаза выцарапаю!
— А если он мужчину-учителя найдёт? — поинтересовалась Немайн.
— Ну, тогда хорошо… Но кого ж это? Мало таких, и все заняты. Разве батюшку Адриана уговорит! Хотя вот: пусть учится не один. И прилюдно. А то получится — на глазах жены по бабам бегает.
— А девиц и дам, значит, грамотных много? — на Немайн и смотреть-то было весело: так вся насторожилась, уши вперёд наклонила, и чуть прядёт. Боится хоть звук упустить.
— Много… У нас, у Монтови, много. Почти все. Мы ж римлянки! Только… не будут у нас учиться. Зазорно. Ну, разве только мой, оттого, что деваться некуда.
— А остальным тоже некуда. Скоро такой выбор будет: кто учёнее, тот и командует. Вон, Эгиль. Чужеземец — да умеет многое. На стройке — третий после Бога. А Харальд? А греки с дромона? Так что…
Назавтра в Кер-Сиди срубили три временных школы. Для мальчиков, девочек и взрослых. Последняя была общей — специально, чтобы мальчики и их родители догадывались: не выучишь парня грамоте в детстве, взрослому придётся позориться перед девушками. И всё равно в школе для девочек на двух местах трое сидело, а в мальчишечьей скамьи пустовали. Преподавателями оказались два приехавших с викарием монаха — и три десятка камбриек. Ни один местный мужчина на эту работу не пошёл, хотя Немайн и положила им полуторную, по сравнению с простыми рабочими, плату. Проблема с начальным образованием худо-бедно разрешилась. Пора было приниматься за специальное, среднее и высшее… Увы, тут дело обстояло неизмеримо хуже. И всё-таки… Харальд с удовольствием рассказывал о правилах скальдического стихосложения, заодно вбивая основы единого пока датско-шведско-норвежского языка и настраивая головы на способность к логическому и абстрактному мышлению. Беженцы из Египта взялись за латынь и греческий. Друида удалось уговорить преподать основы травного дела. Механику — под наименованием «основ волхования» взялась вести Анна. Сама она уже вполне освоила то, что наставница, вслед за древними египтянами, повадилась называть простыми волшебными вещами: принципы действия рычага, блока и других устройств этого рода. Поуговаривать, конечно, пришлось — но, в конце концов, Анна признала, что знание людьми некоторых азов никак не повлияет на её, Анны, статус, скорее наоборот, добавит уважения. А работа — ненадолго. Только подготовить смену.
— Это ведь не настоящие ученицы. Просто борьба с невежеством. Должен же кто-то будет работать у машин, которые придумаешь ты и те, из кого ты выучишь настоящих ведьм. А настоящих Учеников много быть не может…
Заставлять учиться некоролева не могла и не хотела. И теперь, представляя будущую гленскую армию, не знала, за голову хвататься или со смеха покатываться. Такая картина стояла перед глазами: операторы тяжёлого оружия все женщины, по крайней мере, первые номера. А санинструкторы — все мужчины. Потому, что идти к друиду было более почётно. Правда, двое-трое парней явились слушать Анну — как ученицу сиды. Со временем перекос должен был устраниться сам собой, но пока система оказалась поставлена с ног на голову.
Немайн же перед ночным сном ещё раз поговорила с ученицами.
— И вот ещё, — сказала Немайн ученицам за ужином. — Как видите, зависеть от доброй воли механика — невесело. Медб, конечно, дама аккуратная, хотя и горячая. Но вот, например, заболеет у неё ребёнок, муж уйдёт… Тут она и забудет пнуть лишний раз подручного. И снова труп. И хорошо, если один!
— Не надо! — попросила Эйра. — Она хорошая!
— Зачем ты её так? — спросила Анна. — Или просто — судьба?
Без всякого недоумения переждали смех наставницы. Немайн-то славилась неприятными шутками. И если уж начала гадости пророчить — могла и повеселиться. Впрочем, Немайн почти привыкла к тому, что её понимают не так. И что переубеждать трудней, чем зайти с другой стороны. И взять двух кабанов на одну рогатину!
— Непреодолимой судьбы не бывает, — отрезала сида, — так что всё в руках самой Медб. И наших. Что можно сделать, чтобы трос не обрывался?
— Избавиться от троса, — немедленно отреагировала Анна. — Нельзя ли не поднимать лифт за крышу, а подпирать его снизу?
Полчаса спустя они с Эйрой добрались до архимедова винта и легли спать счастливые. Придумали новое заклинание, да ещё и человеку судьбу исправили. Хорошо! Немайн тоже осталась довольна — хотя и убедилась, что никакие новые слова к инженерному делу не прилипнут. Хотя бы потому, что получались у неё таки ведьмы! Просто их колдовство работало, и надёжно… Что ж. Ведьмы и чародеи? Так тому и быть!
Таков был первый несчастный случай, насквозь понятный. Насчёт души в машине викарий и не сомневался: человек потому и создан по образу Творца, что сам наделён правом творить. И если Господь наделил человека способностью к обожению, уподоблению себе, то отчего и мастеру не вложить в вещь способность к очеловечиванию? А значит, способность чувствовать и реагировать. А что пастве пришлось три дня читать проповеди в духе Максима Исповедника — не беда, а повод лишний раз самому припомнить тяжелоязычные, но исполненные истины аргументы, против которых в своё время не устоял блестящий, но несколько легковесный оратор Пирр. Перевести высокие слова в простые оказалось куда как нелегко, но гленцы после речей викария расходились уверенные, что инструмент, и вообще всякая добрая вещь любит уход, а вот разных мелких бесенят придумывать, чтобы оправдать собственное разгильдяйство — не следует.
Зато второй случай суеверия укрепил, и с ними пришлось бороться. Уж насколько вышло…
Анна спокойно спала — и явно до утра просыпаться не собиралась. А вот Эйра поворочалась и проснулась. Немайн не было. Арфы — тоже. Эйра вспомнила — сестра дома играла шелковинкам. Стало интересно — кому здесь? И — где? В доме сиды не нашлось. Эйра развела руки и показала отсутствующей сестре-наставнице язык. Эта задачка была из очень простых.
Всех дел — притвориться спящей. Подождать, пока Немайн вернётся. А потом разыграть собственное пробуждение и поиграть в вопросы.
— Я не играю, — объяснила сестра свистящим шепотом, — я пою. В пещере Гвина. Уже неделю. А что?
— Там осталось что-то опасное? Нужно предупредить работников каменоломни.
Немайн испытала мгновенную гордость за сестру.
— Нет там ничего, не беспокойся. Ой, Анна проснулась…
— Я и не спала, — зевнув, соврала старшая ученица. — Вижу, сестра твоя не спит. Значит, задумала что-то. Нужно проследить. Чтоб не влипла. Да и интересно. А зачем ты там поёшь? Если опасности нет?
Немайн издала вздох. Тот самый, который купцы прозвали жадным. Предполагалось, что просто так, для себя, ей петь не положено. Потому как её пение — ужас и паника, и не всегда только в рядах врага. Иногда и своим достаётся. А если — хочется? Как птице — летать?