Камбрия — навсегда!

Коваленко Владимир Эдуардович

Сида спрятала лицо в ладонях.

— А это вы и так должны были сделать. Помните? Тогда, при самой отправке в прошлое? «Вы можете быть последней в роду?» Учитывая, как дотошно вы подошли к инвентарю и классу, создав мне несуществующее византийское родство, могли бы и кости окаменелые разбросать, помёт, орудия первобытного и не очень труда, кострища… Так что — вот вам ещё одна ошибка!

— Что я слышу! Оказывается, иной раз и некоторые из моих коллег прыгают не выше головы! — появления второй Сущности никто не заметил, зато, появившись, она себя повела почти как газ: места не стало, а давление выросло. — Изволь исправить. Кроме того, я, в отличие от некоторых, имею склонность решать созданные мною проблемы, а не уверять всех, что их, видите ли, не существует. А проблема тут одна: эта девушка в плохом настроении и не хочет

дальше работать! Вот уйдёт в монастырь — и что ты будешь делать, а? Не умеешь ты награды предлагать. Всё-то боишься отдать лишку! А тут щедрость уместна. Впрочем, вполне умеренная. Немайн! Хочешь, чтобы тебя считали сидой? Отлично. Да будет так. Хочешь, чтобы Клирик вернулся домой? Так доделай его работу!

— И всё? — Немайн просияла. Воин и Вор переглянулись.

— И всё. Наберёшь сотню процентов, и мы оставим в покое тебя и твою Землю. Навсегда! А Клирика, в самой последней записи, вернём на исходную.

— Но… — встряла было первая Сущность.

— Какая тебе разница, кто наберёт проценты? Кого тут только что несло: у неё память Клирика, мышление Клирика…

— Приемлемо, — подумав, согласилась первая Сущность. — Эксперимент прерывать — не дело. Да, всё-таки есть в тебе некоторый научный артистизм. За что и терплю.

А Немайн аж подпрыгнула от радости. И в ладоши захлопала.

— Это — Клирик? — вопросила вторая Сущность с интонацией вскрывающего вены ритора.

— По всем графикам — да, — отрезала первая. — И вообще, мы отвлеклись, — голос желчно-ядовитого стал сухим и безжизненным. Зато куда-то исчез механический поскрип. — Итак, подвожу итоги последнего месяца. Воин: семнадцать целых и восемь десятых процента. Вор: шесть целых и три десятых. Кли… Немайн, в пользу Клирика: три процента ровно. Всё. Старые знакомые могут побеседовать между собой.

— А я? — пискнула сида.

— А ты возвращайся-ка к себе!

Перед глазами Немайн вспыхнула чернота, обратившаяся вдруг красной вышивкой на подушке, и лукавыми лучиками лунного света, щекочущими в носу. Сида дважды неровно вдохнула и издала звонкий чих. Начиналось новое утро, заполненное хлопотами, которые отныне предстояло нести за себя и за того парня. Ухитрившегося стать ей пятым — после Сущности, великого сида Ллуда, императора Ираклия и Дэффида Вилис-Кэдмана — отцом.

* * *

Спустя неделю после отбытия сиды из Кер-Мирддина выступило ополчение — стук копыт тонул в скрипе телег, рессорных повозок под весь обоз сделать так и не успели. От принца Риса прибыл первый посыльный. Его слова разгладили лица воинов, а в Гулилиена словно стальной стержень засунули — стал гибок и твёрд разом. Слова были такие: «Никаких несчётных легионов. У саксов шесть тысяч пехоты, из них не больше пяти сотен лучников. А ещё у них была конница! И даже есть пока. Сколько точно — не знаем. Теперь — не больше сотни. Очень прячутся!» Гонец сперва, конечно, рассказал королю. А потом и перед всем войском провозгласил.

По рядам ополчения немедленно покатились шепотки, да с оглядкой на священников. Огромное войско, одна мысль о котором лишала воли и надежды, с прибытием сиды превратилось в большое. Просто — большее, чем у Диведа. Победа над которым потребует мужества и мудрости, труда и крови. Но не чуда. Теперь у камбрийцев появилась надежда. Мало-помалу переходящая в уверенность. В конце концов, Гулидиен пока показывал себя только с хорошей стороны, значит, и воевать должен неплохо. И — после явления сиды ни одной дурной вести. Зато хорошие — не замедлили! Примчались гонцы из Брихейниога и Кередигиона. Первые сулили выставить полное ополчение, вторые, оправдываясь тем, что очень уж путь далёк, обещали прислать часть дружины. В условиях союза между Диведом и Мерсией, беспокойный сосед решил не рисковать и поставить на славу, удачу и правду против числа, ярости и измены. И часть дружины, около сотни опытных всадников — это было хорошо. Очень хорошо. Потому как ополчение собирать — долго, да идти… К тому времени, как подоспеет такая подмога, саксы уже возле Кер-Мирддина будут. А Гулидиен не таков, чтобы отдать свои земли на разор. И если уж он готовился идти навстречу пятнадцатикратно превосходящему врагу, что говорить о почти равных силах?

Всякий скептик, который сказал бы, что саксов изначально и было именно столько, рисковал целостью лица. Других аргументов не находилось. Долго. Начали вспоминать старые сказки. Вот тут выяснилось, что местные, пусть и обританившиеся, ирландцы всё-таки понимают ситуацию немного иначе. Другие сказки в детстве слушали! Начались споры — весёлые. Сразу, как только король объявил о вероятном числе врагов.

— Всего шесть тысяч! Она скукожила саксов! — на радостях заорал один из пращников-ирландцев.

— Не скукожила, а уполовинила! — откликнулся кто-то из горцев. — Скукожила — это если б сами саксы стали меньше… И вообще, слово какое-то легковесное!

— Хорошее слово, весёлое… Как и сама Немайн. Очень к шуткам её подходит. Она ж любит это дело, скукоживать. Вы что, истории про мужа-неряху не слышали?

— Ты рассказывай, не спрашивай. Всё одно ещё топать и топать.

— И то верно. Дело было так, — ирландец приободрился. Раз уж даже свои на древнюю побасенку не закричали: «Старо!», значит, история пришлась к месту. — Немайн тогда ещё в Ирландии жила. Где точно, и не упомню. Не в Уладе, конечно. Скорее всего, близ Шенрона — место самое её. Водное. Ну, а какой народ там — сами знаете. Ленивый да хитрый. Может, и ленивый оттого. Ну да при лености и хитрость не спасает — живут бедно. То есть, даже по ирландским меркам. По нашим — вовсе нищета! Вот и у той семейки, о которой речь пойдёт, даже котла большого не было. А временами — нужен. Земля там бедная, болотистая, так что даже родичам приходилось селиться довольно далеко друг от друга. Одно на всю округу сухое место и есть — и то сидовский холм. Вот жена и решила — чем к родне за трижды три мили топать, да котлище увесистый потом столько же на горбу тащить, не проще ли постучаться в холм?

Стучаться оказалось особо некуда — ни двери, ни норы. Ничего, лень да наглость — смесь адская. Принялась нахалка громко топать, да звать-кричать. Вот тут…

— Тут её и скукожило? — разулыбались камбрийцы.

— А вот и нет. Открылся холм-то! И выглянула оттуда сида, рыжая да ушастая… — ирландец и сам не заметил, как старый, с детства неизменный, образ вдруг слился с виденной редко да мельком настоящей сидой, — да малая ростом. И спросила сурово так: «Чего буянишь? Чего пляшешь у меня на потолке?» А ленивица и говорит: «Котёл вот одолжить хочу, Добрая соседка. Большой. Чтобы наварить еды на праздники, и чтобы на несколько дней хватило. Сама знаешь, Белтейн, он длинный». Сида её пожалела — как же, бедняжечка, совсем-совсем не у кого котлом одолжиться, только в холм стучать — и вынесла ей котёл. Сама — ну видели — маленькая-маленькая. А котлище — большущий-пребольшущий! Тащит, пыхтит. «Вот, говорит, доброй соседке от Доброй соседки. За то, что нас не забыла, да не стала дразнить обидными кличками. Бери. Не насовсем, правда — после праздников вернёшь. Я-то одна живу, мне кормить некого…» И пригорюнилась этак. И в холм ушла. А довольная жена потащила котёл домой, и все радовалась, какой котёл ей хороший достался — целиком медный, только ручки бронзовые. Весь в литых зверях, а зверей таких и нет теперь, допотопные, видать. И уж так была она довольна, что, как еду готовила, лениться забыла, а так-то она была повариха изрядная! Так что отпраздновала та семейка Белтейн на славу. А на последний день вымыла жена котёл, да потащила его на холм — возвращать.

— Тут её и скукожило? — торопили слушатели. А вот сказитель не торопился.

— Да нет. Всё хорошо было. И даже кричать и прыгать особо не пришлось — появилась наша рыжая. «Слышу-слышу», — сказала, забрала котёл, похвалила, что надраен до блеска, да и была такова. Но день длинен, а год короток — вот и Лугнасад на носу. И снова надо бы просить у родни котёл, да тащиться, да, наготовив, сразу и возвращать — родне-то нужен не меньше, а одалживают котлы близ Шеннона вперёд — чтоб хоть в начале праздника горячего поесть. Потому не отдать котёл вовремя — большой проступок. А маленькая сида — одинокая, ей котёл и после праздников хорош. Так что опять ленивица наша отправилась к сиду Немайн. На этот раз ей и вовсе кричать не довелось. Подходит к холму — а у подножия уж сида с котлом. «Здравствуй», — говорит, — «соседушка, хорошо, что ты пришла. Вот котёл». «А как ты узнала?» — спрашивает жена. «А по шагам тебя услышала», — говорит сида. — «У меня же ни слуг, ни скота, только трава над головой, да полоска ячменная. А ещё барсук в кладовую лазить повадился, негодник. Его и выслушивала, а услышала тебя. И хорошо, не пришлось тебе наверх тащиться!»