Камеи для императрицы
Шрифт:
— Откуда у меня такие средства? — ответил Селим-Гирей. — Деньги раздавал казначей из Стамбула Максуд-ага. Я даже не держал их в руках.
— Почему ты согласился?
Его двоюродный брат не мог чистосердечно ответить на этот вопрос. Но Шахин-Гирей терпеливо выслушал путаные объяснения, в которых чаще всего повторялись слова: «народ», «общее благо», «защита государства».
— Ты хотел меня убить, — сказал хан.
— Нет-нет, что ты! Никогда! — горячо возразил Селим-Гирей. — Я бы посадил тебя на корабль и отправил в Стамбул, к султану.
— Я не верю тебе.
— Клянусь Аллахом!
— Сколько невинных людей вы погубили своим заговором! Сколько бед принесли на нашу землю… Те, кто задумал
Через две недели Селим-Гирей и девять его ближайших сообщников были казнены на базарной площади в Бахчи-сарае, при большом стечении народа. По турецкому обычаю следовало выставить их отрубленные головы на копьях у ворот ханского дворца. Шахин-Гирей не стал этого делать. Если что ему и хотелось изменить в жизни Крымского ханства, так это дикие азиатские нравы, занесенные на полуостров османами после их вторжения сюда в 1475 году…
Аудиенция подходила к концу.
Анастасии оставалось только вручить Шахин-Гирею письма от Потемкина: одно рекомендательное, другое — личное, в котором губернатор Новороссийской и Азовской губерний излагал свои взгляды на развитие отношений между Россией и независимым и свободным крымско-татарским государством. Хан взял оба письма и сказал ей, что они еще увидятся. Это был главный результат первой встречи.
Перед аудиенцией Анастасия очень волновалась, а теперь волнение прошло. Шахин-Гирей, человек чужой веры, чужой культуры, чужой страны, не вызывал неприятных впечатлений. Наоборот, ей было легко говорить с ним. Так Анастасию наставляли в Херсоне: не кокетничать, не обольщать, но держаться просто и естественно, намекать на обширные связи в штаб-квартире Светлейшего и заинтересовать получением конфиденциальных сведений из первых рук.
Хан ушел, и охрана проводила Анастасию во двор. Очутившись там, она еще раз оглянулась вокруг почти привычным взором. Картина напоминала самые поэтичные страницы сказок «Тысяча и одной ночи». Все постройки здесь были невысокими, только в два этажа, стены их, окрашенные в бежевый цвет, украшал растительный орнамент, красный и синий. Два минарета из тесаных камней с балкончиками-«шерфе», принадлежавшие «Биюк-Хан-Джами» — Большой ханской мечети — возвышались над двором. Фонтан посередине двора в тишине струил светлые воды в небольшой мраморный бассейн. В чудесном саду за ним еще цвели осенние цветы: хризантемы, гладиолусы и розы.
Анастасия подошла к экипажу. Князь Мещерский открыл дверцу и помог ей подняться на ступени, затем сел рядом. Ожидая ее более часа, он уже начал тревожиться, но теперь успокоился.
— Вас можно поздравить? — спросил он.
— Разговор прошел хорошо, — ответила она.
— Вторая встреча будет?
— Его Светлость высказал такое пожелание.
— Прекрасно!
На обратном пути, у поворота к Ашлык-базару, совсем недалеко от ханского дворца, дорогу им загородила арба, доверху наполненная желто-оранжевыми спелыми тыквами. Возница щелкал кнутом над головами двух волов, в нее впряженных, но они почему-то не трогались с места. Пришлось остановиться. Сержант Чернозуб, пришпорив лошадь, подъехал к этим большим неповоротливым животным и замахнулся своим кулачищем на одного из них.
В этот момент в боковое окно экипажа ударила стрела. Стекло разбилось, его осколки посыпались вниз. Анастасия приоткрыла дверцу и хотела выглянуть на улицу, но Мещерский вдруг притянул ее к себе.
Потому вторая стрела, хотя и пущенная очень метко, угодила не в грудь ей, а упала на пол, к ее ногам.
Экипаж все еще стоял на месте. Вдруг в тишине, такой пронзительной после звона разбившегося стекла, послышались быстрые тяжелые шаги. Дверца распахнулась полностью. Огромного роста татарин, широкоплечий, с красной феской на голове, заглянул к ним.
— Бу Анастасия ханым? [33] — затем спросил он.
— Эбет [34] , — машинально ответила она.
Татарин медленно опустил руку за борт старого латаного кафтана. Мещерский тем временем судорожно дергал рукоять пистолета на поясе, но тот, зацепившись курком за сплетенные золотые нити офицерского шарфа, никак не поддавался. Одноглазый извлек на свет сильно помятое письмо с тремя сургучными печатями и протянул Анастасии. Она, напуганная всем случившимся в последние минуты, только отшатнулась.
33
— Это госпожа Анастасия?
34
— Да (тюрк. — тат.).
— Ал-са! — умоляюще сказал ей татарин. — Бу шахсий мектюп. Рабие ханым сизге.
— Яхшы, — не сразу опомнилась Анастасия и взяла письмо.
— Огъурлы еллар олсун, ханым! [35] — Крымчанин изобразил нечто вроде поклона и улыбнулся. Его обезображенное лицо стало еще страшнее.
В следующий миг он нырнул под экипаж, выскочил с другой стороны и бегом бросился в переулок. Анастасия переглянулась с Мещерским. Все это походило на нелепый сон, в котором они оба ничего не понимали. Молодой офицер наклонился, чтобы поднять с пола стрелу. Анастасия быстро затолкнула письмо в свою сумочку. Она догадалась, кто напомнил о себе столь странным образом — Рабие, младшая сестра Абдул-бея, каймакама города Гёзлёве.
35
— Ну возьми же! Это личное письмо. Госпожа Рабие передает.
— Невероятно, — пробормотал адъютант Светлейшего, разглядывая стрелу. Ее украшала длинная тонкая нить зеленого шелка, привязанная посередине.
— Все ведь обошлось. — Анастасия отодвинулась от Мещерского подальше и прижала сумочку к боку. Она ощутила, что там есть что-то твердое и теплое. Это был ее талисман — камея с профилем богини Афины-воительницы. Сегодня утром, поддавшись волнению и необъяснимому чувству тревоги, она зачем-то взяла камень с собой.
— Что за письмо? — спросил ее князь.
— Не знаю. Мы прочитаем его дома.
Поручик кивнул и вернулся на свое место. Выглянув в окно с другой стороны экипажа, он увидел, что вол, получив от Чернозуба могучий удар, все-таки решил двигаться дальше. От растерянности возница выпустил из рук вожжи, которые до того незаметно придерживал. Арба покатилась в сторону, освобождая проезд.
Мещерский высунулся в окно и крикнул кучеру Кузьме:
— Гони!
Кузьма оглянулся. Открытая дверца, разбитое окно, осколки на земле — все это отвлекло его внимание, и он неправильно повернул лошадей. Проезжая мимо арбы, экипаж зацепился ступицей заднего правого колеса за колесо арбы. Она опасно накренилась. Лошади, погоняемые Кузьмой, сделали рывок. Экипаж русских пошел вперед, но татарская арба медленно завалилась набок, и тыквы, как мячи, посыпались из нее на дорогу.