Камень Света
Шрифт:
Он сказал, что следующее утро наступит достаточно скоро, и мы должны хорошенько отдохнуть, дабы приготовиться к тому, что последует.
– Вряд ли я вообще смогу заснуть, – сказал Мэрэм, обшаривая глазами комнату в поисках бутылки бренди или пива. – Этот Барри меня сегодня достал.
Глаза Имайры стали печальными, а слова удивили нас:
– Барри хороший человек. Но у него много страхов.
Он объяснил, что однажды, годы назад, он, Барри и все присутствовавшие сегодня в зале жили в другой деревне в Восточном пределе Сакэя. И как-то раз Морйин послал целый батальон, чтобы уничтожить их.
– Нас было слишком мало. – Он глотнул чая из чашки. – Я потерял при нападении жену и сыновей, Барри –
Наш хозяин погрузился в глубокое молчание, из которого его не удалось вытащить, потом достал песнекамень – маленький шар, переливающийся всеми цветами, – и сидел, вслушиваясь в голос мертвой жены еще долго после того, как Мэрэм, Атара, Лильяна и мастер Йувейн отошли ко сну.
Следующее утро выдалось холодным, и мы собрались в указанный час на великой площади Аландиля. Пустые башни и здания города казались еще темнее неба, на котором сияло множество звезд. Десять тысяч человек – мужчины, женщины и дети – столпились плечом к плечу, глядя на огромный шпиль на западной стороне площади. Во главе их стояли Хротмар, Барри и остальные урдахиры. Мы ждали рядом с ними вместе с Имайрой, окруженные кольцом из тридцати иманиров, сжимавших в массивных руках боркоры. Резкий ветер, дувший на нас с покрытых льдом гор, казалось, не причинял им никакого неудобства, но нас пронизывал до костей. Я стоял между Атарой и мастером Йувейном, дрожа, как и они, ожидая, сам не зная чего.
– Для чего мы собрались здесь? – в десятый раз спросил Мэрэм.
– Увидишь, человечек, увидишь, – в десятый раз ответил ему Имайра.
Иманиры за нашими спинами повернулись, чтобы посмотреть на шпиль к востоку от площади. Над Садом Богов, над льдистыми восточными горами небо начало светлеть, предвещая восход солнца. Там сияла и Утренняя звезда, ярчайший из всех небесных огней. Она струила на нас свой свет, касаясь домов и шпилей Аландиля, освещая лица всех, кто сейчас смотрел на нее. В чистом воздухе через всю долину тянулось серебристое сияние, падая на ясный лик Аламит. Было все еще слишком темно, чтобы различить цвета этой величественной горы, казалось, довлеющей надо всем миром. Я вновь удивился тому, как могла она возникнуть. Имайра сказал нам, что его предки создали скульптуры Сада Богов, но, похоже, сотворить целую гору было не под силу даже древним иманирам. Имайра считал, что когда-то, давным-давно, Галадины пришли на землю, чтобы совершить это чудо. И он верил, что когда-нибудь создатели горы вернутся.
Ветер усиливался, наше дыхание паром застывало в воздухе, а небо на востоке становилось все ярче. Восход солнца гасил свет звезд одну за другой, пока не осталась сиять лишь Утренняя звезда. Потом и она исчезла в сине-белом сиянии у кромки мира. Мы ждали, когда солнце поднимется над горами. Впереди, к западу от площади, над шпилем, величественная белая вершина Аламит ловила первые лучи солнца еще до того, как те упадут на долину. Ее заостренная корона из льда и снега начала светиться глубоким красным. Вскоре огонь этот спустился на склоны горы и высветил их цвета. Я снова испытал потрясение, увидев кристаллы, составляющие ее тело: сверкающий синий, исходивший от сапфиров, алый рубиновый и глубокий, яркий изумрудно-зеленый.
Наконец солнце перевалило через пламенеющую горную гряду на востоке. Воздух медленно теплел, а утро становилось светлее. И мы все еще ждали, глядя на величественную гору Утренней звезды. Потом, под грохот десяти тысяч сердец и вой ветра, цвета горы начали меняться. Постепенно ее драгоценные оттенки стали насыщеннее и еще прекраснее. Казалось, они перетекают один в другой, красный в желтый, оранжевый в зеленый, чудесным образом преображаясь в единый цвет, подобного которому я не мог себе и вообразить. Не смешение и не мозаика цветов, но один ясный цвет – хотя вовсе и не такой ясный, ибо, глядя на него, я, казалось, погружался в бесконечные глубины. Как может такое быть? Как может в мире существовать цвет, которого никто никогда не видел? Он отличался от красного и зеленого так, как эти цвета от фиолетового и синего. Я все же мог бы описать его терминами более обычных цветов, ибо это единственный способ: этот цвет содержал в себе весь огонь красного, яркость и несдержанность желтого, глубокий мир чистейшего синего кобальта.
– Как такое возможно? – прошептал Мэрэм за моей спиной. – О мой Бог, как такое возможно?
Я покачал головой, глядя на величественную гору, теперь целиком сиявшую единым цветом; одновременно живым золотом и космическим алым, тайным синим внутри синего – цветами, которые люди обычно не видят.
– Что это? – выдохнул Мэрэм, обращаясь к Имайре. – Скажи, пока я не сошел с ума.
– Это глорре. Цвет ангелов.
Глорре , – подумал я, – глорре – такой прекрасный, что я хотел бы впитать этот цвет, сохранить внутри себя. Слишком реальный, чтобы быть реальным. И все же он существовал, истиннейший и прекраснейший из всего, что довелось мне зреть. Я таял в нем, ощущая, как он омывает мою душу, неся в каждую часть души чистый, свежий, сверхъестественный вкус Единого, сущность всех вещей.
– Но вчера гора так не выглядела!
– Верно, – согласился Имайра. – Она принимает такой цвет один раз в день, в свете Утренней звезды – с восходом солнца.
Атара смотрела на Аламит так же пристально, как на свой хрустальный шар.
– И так было всегда? – спросил у Имайры мастер Йувейн.
– Нет, только последние двадцать лет, с тех пор как Земля вошла в Золотой Пояс.
– Понимаю. – Мастер Йувейн потер лысую макушку. – Да, понимаю.
Лильяна смотрела на гору в благоговейной тишине, а Кейн, пораженный, стоял рядом с ней, устремив бездонные глаза на глорре. Он не двигался и, казалось, даже не дышал. Если бы один из иманиров напал на него сейчас со своей дубиной, не думаю, что мой друг вынул бы меч, чтобы защитить себя.
– Гора говорит для тех, кто слушает, – тихо сказал Имайра. – И теперь мы должны слушать.
Тишина, опустившаяся на площадь, казалась странной и прекрасной. Мы стояли с десятью тысячами иманиров, глядя на священную гору Аламит на западе, и ни один ребенок не захныкал и не попросил мать забрать его домой. Я пытался слушать с таким же сосредоточением, как и они. Впивая сверхъестественный оттенок горы, который бывает только на звездах, я начал замечать голоса, певшие словно бы издалека, и в то же время невозможно близко: каждое здание города, казалось, завибрировало в унисон с этими сладкими звуками, отдававшимися внутри меня. Они походили на звон колокольчиков и мягкий смех, несомый ветром. Музыка напомнила мне ту, что Альфандерри пел в Кул Мороте. Я попытался разобрать слова, возникавшие в мозгу, но они разбивались где-то за пределами восприятия. И все же я знал, что всегда могу хранить их в себе, в сердце и ладонях, если только наберусь храбрости удержать их.
Однако остальные оказались более опытны или более одарены. Лильяна стояла, прижав к третьему глазу свой джелстеи. Маленький синий кит, казалось, тоже принял цвет глорре. Глаза ее были широко раскрыты и быстро двигались, словно в глубоком сне.
– Что она видит? – прошептал Мэрэм.
– Ты бы лучше спросил себя, что она слышит, – сказал Имайра.
Вскоре мы получили ответ. Когда солнце поднялось в небе еще выше, рука Лильяны повисла вдоль тела. Лильяна спокойно улыбнулась мастеру Йувейну, потом повернулась к Атаре и ко мне.