Камень желаний
Шрифт:
Конан очень быстро научился пользоваться этой свободой в полной мере, снова доказывая общеизвестный постулат о том, что варвары могут с невероятной быстротой приспособиться к новым условиям.
Он перестал опасаться большого города, в котором оказался впервые в жизни, не видел теперь в каждом встречном врага и обманщика, узнал цену денег (и их отсутствия…) и в целом уже не выделялся из пестрой шадизарской толпы, став ее органичной частью. Хотя, конечно, киммериец доселе слабо разбирался в тонкостях городских привычек и обычаев. Но у него были хорошие учителя.
Поскольку вся компания — Хисс, Джай, Кэрли и Аластор — с раннего
Навесили новую дверь, укрепили столбы, поддерживающие потолочные балки, дыру в стене, как и предложил Ши, превратили в новое окно, а Лорна послала служанку к соседу-кузнецу с заказом на крепкую металлическую решетку. Когда было торжественно провозглашено, что таверна снова может принять гостей, обеденный зал моментом наполнился посетителями — зеваки жаждали промочить горло и всласть перемыть косточки пакостному демону, который — вот ужас! — начал вламываться в дома добропорядочных горожан! Что же дальше будет, а, почтенные?..
— Пошли отсюда, — сказал Ши киммерийцу. — Сегодня в «Норе» грядет беспокойный вечер: глянь, сколько сплетников набежало! Ведь у Лорны хватит ума заставить нас прислуживать этим пьянчугам и таскать кружки с пивом в качестве возмещения за то, что мы привадили Обжору!
— Привадили? — повторил Конан. — Очень может быть. Знаешь…
— Ничего не знаю и знать не хочу, — отрезал Ши, направляясь к выходу. — Давай сходим к Каменному рынку.
— Зачем? — насторожился Конан.
— Навестим балаганчик месьора Каланьяса. Надо же поблагодарить Атику за чудесное избавление от Пузыря? У меня найдется для нее подарочек…
Ши покрутил на пальце амулет, позаимствованный у Герата. Вещь маленькая, но красивая, а кроме того, золото всегда остается золотом. Атика обожает подобные безделушки.
Конан обреченно потопал вслед. Очередная встреча с Атикой его совершенно не привлекала, а если Ши начнет уговаривать остаться на вечернее представление… Нет уж, лучше помогать Лорне в трактире! Или просто погулять по городу.
Спорить с Ши Шеламом было бесполезно — он почему-то всегда ухитрялся настоять на своем. Когда Конан сказал, что лучше пойдет в свою любимую таверну «Пещера Демона», где подавали настоящий черный эль, сваренный по рецептам Нордхейма, Ши взял киммерийца за локоть и сообщил, что с его, Конана, стороны будет просто-напросто чернейшей неблагодарностью и вопиющим невежеством не выразить Атике свою признательность.
Лишь только благодаря ее великолепно поставленному голосу «Уютная Нора» была спасена от поругания, осквернения и разрушения злонамеренным демоном, каковой наверняка не оставил бы от дома (ставшего Конану единственным пристанищем!) камня на камне! Словом, Ши просто заговаривал варвару зубы, целенаправленно шествуя к округлому деревянному сооружению с натянутым поверх многоцветным тентом.
«Амфитеатр месьора Каланьяса» предстал перед Конаном и Ши во всей сомнительной
— Вертеп, — недовольно повторил Конан свое изначальное мнение о балагане. — Если твоя Атика снова будет… того… э-э… ну, как в прошлый раз… Я сразу уйду! Да как можно людям такое показывать!
— То, что ты столь презрительно именуешь непонятным словом «того…», было наилучшей сценой всего представления! — высокопарно парировал Ши. — Самой одухотворенной! Самой трогательной! Неужели ты не понял, что Атика не просто занималась любовью ради собственного удовольствия, а ритуально совокуплялась со жрецом, дабы вызвать Духа Отмщения, обязанного воздать по заслугам виновникам смерти ее жениха!
Конан громко сплюнул.
Вошли. Ши, прижав палец к губам, показал Конану, что в этом храме изящных искусств говорить следует исключительно вполголоса, а лучшее вообще шепотом. Киммериец же разговаривать вовсе не собирался. Не о чем тут говорить…
Амфитеатр состоял из пятнадцати рядов скамей, полукругом обносивших небольшую сцену — Конан не мог вспомнить ни одного случая, чтобы все места были заняты. Дневной свет проникал через отверстия в широченном тенте крашеной парусины, куполом накрывавшей сцену и сидения, а вечером зажигались факелы и лампы на краю подмостков. Декорации, как и всегда, были донельзя убогие и навевали тоску — сегодня сцену задрапировали черными и багровыми дешевыми тканями, на досках валялись ржавые цепи, в деревянный чурбак, изображавший плаху, был воткнут гигантский топор, для пущего страху вымазанный куриной кровью.
В первом ряду на жалобно поскрипывающем складном стульчике восседал удивительный субъект, сжимавший в пухлых коротких пальцах пергаментный свиток. Господин, обладавший угольной густопсовой бородищей, был устрашающе огромен и толстомяс. Положи его набок, рост не изменился бы — и так четыре локтя, и эдак. Конану месьор Каланьяс до смешного напоминал летучего Пузыря в человеческом обличье. Такой же круглый, напористый и нелепый.
— Что ты кривляешься, будто припадочный?! — вопил хозяин амфитеатра на одного из фигляров, с неприкаянным видом стоявшего на краю мостков. — Ты же злодей! Злодей с обагренными кровью руками и черными мыслями! В моем сочинении все понятно написано! — тут бородач близоруко уткнулся в пергамент и гнусаво продекламировал: — «Его толстое сытое лицо выражало брезгливое отвращение и самодовольство»! Слышал? Брезгливое отвращение! А ну, изобрази!
Горемычный фигляр, в отличие от месьора Каланьяса, вовсе не обладал толстым и сытым лицом, а потому все попытки следовать указаниям гениального сочинителя бесславно провалились.
— Бестолочи! — сотряс воздух хозяин и в изнеможении откинулся на спинку стульчика, который не разваливался под его тяжестью не иначе как при помощи исключительно мощного волшебства. — Скулди, убирайся прочь! С глаз долой! Атика, ты где? Твоя сцена, детка! Покажи всем этим бездарностям, на что ты способна!
— Присядем, — тихонько сказал Ши на ухо Конану. — Этот Скулди и впрямь не умеет играть… Ты посмотри на него — какой из Скулди злодей?