Камень. Книга 4
Шрифт:
После прочтения этого сообщения напрягся не только я, но и Николай с Александром. Последний поморщился и бросил:
— Надеюсь, нас цветами не будут закидывать?
— Главное, Саша, чтоб не вместе с горшками… — улыбался я.
И принялся написывать сестре, чтоб они не вздумали устраивать никаких праздников по поводу возвращения «героев». К моему немалому облегчению, спустя десяток взаимных сообщений и массу потраченных нервов, она это мне «торжественно» пообещала.
Успел я отписаться и Вике, что буду поздно вечером, на что получил обещание дождаться и жестоко отомстить за длительное отсутствие. Алексия же написала, что будет в субботу и посоветовала копить силы, мол, она меня в воскресенье из койки никуда не отпустит.
Не отставали от меня и Николай с Александром:
— Леха, мы списались с твоими однокурсницами, ну, ты должен помнить… Короче, они нас в особняке будут ждать… С Владимиром Ивановичем вопрос согласован, их пустят.
— Голодные волки вернулись с войны! — не сумел я сдержать ухмылку. — Вот девкам повезет!
— Леха, предупреди Ведьму, иначе нам счастья не видать! Еще подумает невесть что! И выгонит девок в шею…
— Предупрежу. — важно кивнул я, гордясь тем, какой Вика сумела заработать авторитет у братьев. — Надеюсь, пьяных походов до погребка в ПНВ не будет? Прохор вас не поймет. Это его с Михеевым и Трегубовым вотчина.
— Не будет! — закивали они. — Мы тихо себя будем вести. Тем более, бар у нас полный. Был полный…
В Душанбе, на военном аэродроме, произошла задержка с посадкой на военный борт до Москвы — мы прощались с дядькой Константином, Дмитрием Олеговичем Годуном и Николаем Николаевичем Литвиненко, которые пока оставались в Таджикистане для решения оперативных задач, поставленных Императором. Если дядька, такое ощущение, был рад от меня избавиться, то вот Годун с Литвиненко искренне жалели о моем отлете:
— Алексей Александрович, цены тебе нет в операциях с моей спецификой. — сокрушался Дмитрий Олегович. — Только и остается пользоваться помощью посторонних специалистов. — он с улыбкой пихнул в бок Литвиненко. — А работы предстоит очень много. Я себе даже одно из силовых подразделений Канцелярии из Москвы выписал, завтра должны прибыть, орлики.
— Рад бы помочь, Дмитрий Олегович, да учеба проклятая не отпускает. — развел я руками. — И так две недели пропустил. И не прибедняйтесь, я уверен, с работой вы справитесь. Недаром вас сюда, на самое острие, кинули. Да и Николай Николаевич вас не оставит в случае чего. На него тоже можно положиться. Закончите — настоятельно прошу к себе в гости. Не приедете, обижусь, так и знайте!
— Обязательно будем. — за двоих пообещал Литвиненко. — Здесь разгребёмся и к тебе, Камень, обязательно заглянем, хоть я и против совместных посиделок с Канцелярскими. — и, заметив нарочито хмурый взгляд Годуна, добавил. — Для тебя, Олегович, и для Белобородова я сделаю исключение. Да и Камня нашего чистым сапогом язык назвать не поворачивается…
Дядька Григорий, как и большинство гвардейцев, летели вместе с нами в Москву, только подполковник Мехренцев с несколькими офицерами-измайловцами остался следить за свертыванием лагеря, да бетонные столбы с трупами Никпаев никто не собирался убирать — как цинично заметил вчера кто-то в Офицерском Собрании, эти столбы были гораздо нагляднее, чем обычные пограничные столбы с двуглавыми орлами. Присутствующая Гвардия, Пограничники и Тайная канцелярия с этом утверждением молчаливо согласились.
В транспортном самолете гвардейские офицеры продолжили опохмеляться после вчерашних посиделок в Собрании захваченным из городка спиртным. Цесаревич с полковником Пожарским, впрочем, им в этом особо не препятствовали.
— Ваши Императорские Высочества! — подсел к нам веселый подполковник Пожарский. — От своего лица и лица старшего брата приглашаю вас как-нибудь заглянуть к нам, в соседний особняк Пожарских. Лешка, наш отец будет очень рад!
— Знаю, дядька Костя. — улыбался я. — Обязательно будем. И вы с дядькой Григорием к нам заглядывайте.
— Всенепременно. — пообещал он. — И еще, племянник. Тут наши, я имею ввиду Преображенцев, уполномочили меня пригласить вас всех к нам в полк. Не побрезгуйте, молодые люди!
— Будем. — кивнули Николай с Александром.
Вскоре, такие же приглашения последовали и от Измайловцев с Семеновцами. Всем пообещали быть.
Уже на подлете к Москве к нам подсел Цесаревич и с улыбкой сообщил:
— Вас, молодежь, с успешным окончанием операции хочет лично поздравить Император. Так что с Тушинского аэродрома мы с вами едем прямиком в Кремль.
Мы переглянулись и дружно изобразили радость от оказанной чести, хотя, предпочли бы оказаться побыстрее дома, поужинать, чуть выпить и обнять своих пассий.
— Успеете еще душой и телом отдохнуть. — ухмыльнулся отец, правильно распознавший наши эмоции. — Думаю, с учетом позднего времени, высочайшая аудиенция долго не продлится. Крепитесь! Кстати, Прохор, ты тоже в списках приглашенных, как и Григорий Михайлович Пожарский.
В Москве, по всем фронтам, наступала зима — на подлете в иллюминаторы мы наблюдали освещенные белые пятна снега, да и командир экипажа сообщил нам об отрицательных значениях температуры в столице.
На самом аэродроме Тушино, после долгожданного приземления, мы стали с завистью наблюдать за тем, как «нарядные» гвардейцы «дружною толпою» прямо с трапа начали на служебном транспорте отбывать в какой-то ресторан. Приглашали и нас, но мы, понятно, так же дружно отказывались.
— Так, дядька, твои подчинённые к семьям и женам после большого количества боевых выходов бегут? — не удержался я от сарказма, глядя на полковника Пожарского. — Дай бог, они в семейные гнездышки только утром заявятся! Пьянущие в дым!
— Это они так стресс снимают и радуются благополучному возвращению. — с невозмутимым видом ответил тот. — Вот стресс снимут, порадуются, и в семейное гнездышко полетят, никуда не денутся. А семьи своих героев тепло встретят и уложат баиньки. Можешь за них не переживать, Алексей.
— Да я и не переживаю. Так спросил, для понимания нравов, царящих в Гвардии.
— Я так и понял. — хмыкнул он.
Два «черных» привезли нам прямо к самолету комплекты камуфляжа со светлыми форменными ботинками. Оформлено было все как надо — желтоватая толстая бумага, грубый ворсистый шпагат и небольшие бирки с указанием размеров.