Камень
Шрифт:
– Я тебе не сильно подвел?
– Это я тебя, Сашка, сильно подвёл! Зачем я тогда в галерее психанул и заставил тебя приехать с этим портретом? Зачем позволил вам тогда этот портрет повесить в центре экспозиции? Да и у друзей университетских на поводу пошёл, закрытый показ этот на пару с дедом устроил? Прости меня, а?
Мой школьный друг сидел с опущенной головой и вертел в руках телефон.
– Ты-то тут причём? – ответил он наконец. – Обстоятельства просто так сложились… Я просто хотел учиться рисовать, жить обычной жизнью, ходить на выставки других художников… А сейчас что получается? Уже и
– Сань, успокойся! Ты чего? – не на шутку перепугался я. – Давай ко мне поедем, посидим, выпьем, поговорим?
– Поехали! – махнул он рукой и отвернулся к окну.
Все оставшиеся двадцать минут до дома мы провели в молчании. Каждый думал о своём. Зайдя в квартиру, застали Прохора, развалившегося на диване, за просмотром какой-то развлекательной программы.
– А вы чего так рано? – удивился он.
– Мы светскую жизнь послали нахрен! – ответил я ему, а Сашка с грустной улыбкой кивнул.
– Смело! Очень смело! Но глупо! – ухмыльнулся Прохор. – Подробности будут?
– Доставай водку, и будут тебе подробности! – пообещал я ему.
Через пять минут на журнальном столике стояла бутылка водки, три стопки и нехитрая закуска – колбаса, сыр и маринованные огурчики. Выпили без тоста, после чего я рассказал моему воспитателю про приглашение в Кремль.
– Я бы тоже расстроился! – заверил нас Прохор. – Жить надо по принципу: подальше от начальства, поближе к кухне. Эта хрень ни разу меня не подводила! – он хмыкнул. – Что, Сашка, попал, как кур во щи? Раз уж мы о кухне заговорили…
– Так и есть, дядя Прохор! Точнее термина и не придумаешь! – кивнул мой друг, который после первой стопки начал приобретать здоровый цвет лица.
– А можешь мне на один вопрос ответить, Сашка? Только честно? – мой воспитатель хитро улыбался.
– Конечно, дядя Прохор. – насторожился художник.
– Ты что, только для себя картины пишешь? Для своего собственного удовольствия?
Сашка задумался, и невольно повернулся к картине с изображением Смоленской усадьбы, которую он подарил мне на новоселье. Мы с Прохором переглянулись, и он продолжил:
– Вот теперь у тебя мысль в правильном направлении движется! – усмехнулся мой воспитатель. – Так как?
– Получается, что не только для себя… - чуть ли не прошептал Сашка.
– А когда ты работы Хмельницкого на выставке смотрел, удовольствие получал?
– Огромное, дядя Прохор! – кивнул он.
– Хорошо. А теперь скажи мне, почему ты хочешь лишить других людей удовольствия от просмотра твоих картин? Не кажется ли тебе это всё юношеским максимализмом?
– Теперь кажется… - совсем потерялся Сашка.
– Давайте лучше выпьем! – Прохор разлил водку по стопкам, и мы выпили. – Может Алексию позовём, а то скучно тут с вами становится… - он подмигнул мне.
Девушка, в спортивном костюме, появилась минут через десять после моего звонка.
– По какому поводу пьянка? И без меня? – нарочито недовольным тоном поинтересовалась она.
– А это тебе Александр наш расскажет. – ухмыльнулся Прохор.
Деваться моему другу было некуда, и он, сначала несмело, а потом и с юмором
– У меня такое было! – махнула рукой Леся после рассказа Сашки. – Работать надо, а тебя тащат на интервью, на фотосессию, на приём какой-нибудь модный. Ужасно раздражало! – её аж передёрнуло. – А потом ничего, привыкла… Главное понимать, что без твоих поклонников ты ничто, твоё развитие останавливается, никто тебе не подскажет, куда двигаться дальше! Да и моральную с энергетической подпитку от поклонников никто не отменял!.. – глядя на моего друга, закончила она. – Понял, Александр?
– Понял! – кивнул он уже весьма уверенно.
Тем не менее, молодого художника мы сумели расшевелить, он и сам с улыбкой начал делиться своими впечатлениями о «светской жизни». Пока Леся, пользуясь случаем и алкогольным опьянением Сашки, выспрашивала у него про Долгорукую, Юсупову и Шереметьеву, я позвонил Главе Рода и доложился ему про приглашение Романовой в Кремль.
– Да мне наследник уже позвонил. – ответил дед. – День обещал сообщить позже. Как там твой друг? – поинтересовался он. Пришлось рассказать. – Да… Нелегко сейчас Александру придётся, правильно делаешь, что винишься перед ним. В следующий раз думать будешь наперёд. Спокойной ночи! – дед положил трубку, а я вернулся к застолью.
Просидели мы до двух часов ночи, после чего отправили Сашку домой под присмотром молодых людей из СБ.
– Вроде отошёл… - сделал вывод Прохор о состоянии Александра.
– Да нормально с ним всё будет, не переживайте! – успокоила нас Алексия. – Главное, чтоб «звезду не поймал»! Вот это гораздо труднее пережить.
– Будем следить! – кивнул Прохор. – Если что, к Михаилу Николаевичу на правёж отправим. Он быстро отрока в чувство приведёт!
Всю первую половину воскресенья я посветил Алексии, чувствуя, с лёгкого похмелья, вину перед ней за Вику. Был и кофе в постель, и нежный утренний секс, и даже завтрак, за которым я сбегал к Прохору. Обедали мы уже все вместе. Позвонили Сашке, который довольно-таки бодрым голосом заверил нас, что он отошёл, мир вокруг перестал быть серым и опять заиграл цветными красками, и будет преступлением с его стороны не делать этот мир ещё прекраснее. Пообещав ему, что потомки всенепременно оценят его самопожертвование, я дождался смеха моего друга, и спокойно положил трубку. После того, как Леся ускакала по каким-то своим делам на студию, мой воспитатель попросил меня глянуть его ментальный доспех. Я подтвердил свои вчерашние слова о том, что ещё пара дней, и Прохор может спокойно ехать на полигон, после чего решил заняться уже своим ментальным доспехом.
Погружение в себя, как и в случае с Прохором, сегодня получилось быстрее, чем вчера. Да и «снежинки» реагировали на зов более охотно. На этот раз я обратил основное внимание на маленькие «снежинки», с корявыми и «недоразвитыми» гранями, пытаясь перераспределить силу для их подпитки. Почувствовав жар во всём теле и нарастающую ненормальную бодрость, я поспешил вернуться в своё обычное состояние.
– Прохор, собирайся! Идём гулять! – хриплым от сухости во рту голосом, сказал я моему воспитателю.