Камень
Шрифт:
— Как не работаешь?
— Работают по часам, по приказу, по правилам… У меня творчество. А творчество есть высшее проявление человеческого духа.
— Почему это высшее? — усомнился он, начитавшись о подвигах, о самопожертвовании, о самоотречении.
— В творчестве человек свободен.
Иронизирует человек, когда не согласен или когда не понимает. Как это она соединила свободу и творчество? Из книг он знал, что свобода есть познанная необходимость, а творчество — это у художников и писателей. Поэтому Рябинин
— Твори в маршруте, а придёшь домой, в палатку, то и переставай творить.
— Серёжа, творческий человек не приходит домой.
Эти слова о себе самой показались Рябинину нескромными, поэтому он чуть было не спросил, куда после работы идёт творческий человек. Но она, догадавшись, что он скажет глупость, упредила:
— Серёжа, смотри под ноги. Ты забыл про обещанный алмаз.
Он поверил ей, что где-то за сотни километров вверх по течению река размывает кимберлитовые трубки и несёт готовенькие алмазы. И обещал найти один кристалл, коли их несёт водой.
— Но тут же трава…
Они шли травой, как джунглями. Сплетённая, крепкая и густая, стояла она лесом, хоть топором секи. Его очень удивляли какие-то зонтичные с деревянными и толстыми стеблями, как стволики бамбука.
— Серёжа, а ты знаешь, что алмаз считался живым камнем? — заговорила она о своих любимых алмазах. — Говорят, что шлифовать алмаз должен один человек, смена мастеров отразится на игре граней. Нельзя делать перерыва в работе, иначе утратится яркость. Мастер должен быть в хорошем настроении вот тогда бриллиант выйдет чудесным.
— А говорят, что есть целебные камни…
— Серёжа, так это же алмаз. Он укрощает ярость и властолюбие. Созерцание прозрачного бриллианта разгоняет хандру. В битве побеждает тот, у кого есть алмаз. Он сгоняет с лица «пёстрый цвет». А если подержать алмаз в воде, а потом её выпить, то придёт счастье и здоровье.
Рябинин упрямо решил отыскать алмаз во что бы то ни стало, настоять воды и выпить — для счастья и здоровья, хотя у него было то и другое. Но про запас. Он ещё не знал, как будет необходим глоток этой воды самой Маше Багрянцевой…
Видимо, он задумался. Она ждала, не понимая, почему разговор о её работе привёл к молчаливой заминке.
До этой паузы Рябинин решил не объяснять ей того, чего она не понимает и не поймёт. Теперь это решение удивило его своей глупостью — объяснять, именно объяснять всё со скрупулёзной доходчивостью. Кому же, как не ему; кому же, как не ей.
— Вы не спешите? — спросил он.
— Нет-нет, у меня местная командировка на весь день.
— Не любите её?
— Кого?
— Свою работу.
— Холодильники, морозильные камеры, рефрижераторы, криогенная техника… В общем, холодрыга.
Она передёрнула покатыми плечами, словно прислонилась к этой самой морозильной камере.
— Что делаете лично вы?
— Что придётся. Знаете, почему я командирована в город? Ищу обои для начальника сектора.
— Как… обои?
— Начальник квартиру ремонтирует. Попросил найти красивые обои. Даже нарисовал какие…
— Вы на должности инженера?
— Старшего инженера.
— И вы… согласились?
— Рыба ищет, где глубоко, а молодёжь — где легко, — усмехнулась она неуверенно, точно примериваясь, можно ли с ним так шутить.
Рябинин молчал. Была бы она посторонней, он бы с ней мгновенно распрощался, потому что не мог дружески беседовать с человеком, который бегает за обоями для начальника.
— Вы начальника любите, уважаете, жалеете?..
— Он мне нужен.
— Как нужен?
— Обещал помочь с диссертацией.
— Вы же не любите эту работу.
— Поэтому и хочу защититься, чтобы быть подальше от этой работы.
— Наверное, проще было бы её сменить.
— Женщину-инженера нигде всерьёз не принимают.
— Можно овладеть интересной специальностью…
— Какой специальностью? — спросила она с такой удивлённой иронией, словно он предложил ей что-то неприличное.
— Мало ли профессий, — стушевался он.
— Кандидат наук получше любой профессии.
— Вряд ли.
— Может быть, мне пойти в ПТУ? — усмехнулась она, опять смутив его убеждённой иронией.
Рябинин догадался, почему он, сорокалетний мужик, смущается двадцатисемилетней девицы, — за её иронией стоял скороспелый опыт, стояли дяди и тёти, извечные враги его, которые уж точно знали, что кандидат наук лучше ткачихи. Дочь Маши Багрянцевой… А не дочь ли тех ловких дядь и теть? Тогда он тем более должен хоть как-то вклиниться в её представление о мире и, может быть, вклиниться в её судьбу.
— Что вы любите делать?
— В каком смысле?
— Ну, готовить, шить, стирать, вязать?
— Люблю печь пироги.
— Так не пойти ли вам в кондитеры?
Она на секунду приоткрыла рот и дрогнула тонким носиком.
— Иронизируете?
— Это же лучше, чем старший инженер, бегающий за обоями для начальника. Это же лучше, чем заурядный кандидат.
— Я впервые вижу человека, который отговаривает быть кандидатом наук.
— Потому что вы и в кандидатах будете прозябать.
— Странно… Осуждаете благородное желание заняться наукой.
Те пройдошистые люди, которых не любил Рябинин, были откровеннее. Вот так, сидя с глазу на глаз, они бы никогда не сказали, что в них кипит благородное желание посвятить себя науке; они бы выразились прямее — мол, нужны кандидатские корочки; мол, жизнь есть жизнь. Но Жанна ещё не была искушена жизненным опытом и поэтому не знала, что в очевидном выгоднее признаться.
— Ваше благородное желание получить учёную степень — просто дань моде. В день защищается более семидесяти диссертаций.