Каменное сердце

Прозоров Александр Дмитриевич

— Отличное оружие, — кивнул Олег и опустился на колени. — Слушай меня, юный, но отважный воин. Сейчас на болото выйдет ребенок. Тот, которому захочется одному съесть всю медовую пахлаву. Если с ребенком что-нибудь случится, ты тут же отрубишь мне голову.

— Не-ет! — испуганно вскрикнула Роксалана.

— Да! — решительно повторил Олег. — Не подпускайте ее ко мне! Саакым, ты способен выполнить мое поручение?

— Да, чужеземец.

— Вот и хорошо… — Кочевницы по-прежнему продолжали прятать детей, но теперь, стоя на коленях, ведун видел многих из них из-за ног родителей. — Эй, малыш, иди сюда! Хочешь пахлавы?

На призыв

откликнулись сразу четверо босоногих ребят, но троих успели перехватить бдительные родственники. Вперед вышел только один, и Олег торопливо сцапал его в руки. Указал на болото:

— Видишь тарелку со сластями? Они все твои. Все-все. Иди и забери их себе. Можешь кушать смело.

— Все-все? — недоверчиво уточнил карапуз от силы лет пяти.

— Да. Беги, мой счастливчик.

— Хок-хок! — затопали по траве босые ножки, ступили на толстую прибрежную трясину.

Середин закрыл глаза и склонил голову.

Шелест травы… Небольшая остановка… Опять шелест… Кочевники вдруг загудели, отчего шея нестерпимо зачесалась, тут же затихли. Стало слышно, как над ухом занудливо жужжит комар. Ведун ему чем-то не понравился, и кровосос отправился дальше — а туземцы стали тихо переговариваться… Женский крик! Олег сглотнул и втянул голову в плечи, ожидая удара, — но все прочие зрители засмеялись. Похоже, малыш уронил тарелку, запихнул в рот сразу все угощение или учудил что-то еще. Люди начали переговариваться — похоже, особого опасения за ребенка они уже не испытывали… Опять громко закричала какая-то женщина, отчего Середин покрылся холодным потом, — но это оказался крик радости. Босые ножки протопали мимо ведуна к маме. Кочевники разом заголосили, в Олега вцепилось множество рук. Его подняли, подбросили несколько раз, опустили, начали обнимать:

— Чужеземец! Ты друг, чужеземец! Ты брат! Они ушли! Они все ушли! Хок, чужеземцу, хок!

Олег слышал все это словно сквозь туман, медленно приходя в себя.

— Да, да! Кочек больше нет! Слава чужеземцу! Слава колдуну!

— Костер, костер разводите! Барана режу! Угощаю! — со всех сторон кричали туземцы. — И я дарю барана! И я!

— Олежка! — наконец прорвалась к нему Роксалана, сцапала ладонями за щеки, принялась торопливо целовать в лоб, в нос, в глаза: — Как ты мог, скотина?! Как ты мог так со мной поступить?! Ты знаешь, как я переволновалась? А если бы что-то случилось?

— Но ведь не случилось…

— Мой лучший шаман! — Староста, отодвинув за плечи девушку, обнял Олега. — Ты наш последний, столь жданный гость! Сегодня я открою все, что есть в моих сундуках. Я устрою настоящий пир в честь избавителя, наконец-то присланного нам предками. Слышите меня, дети? Несите! Все несите! Эта ночь останется в легендах! Проведем ее так, чтобы и пир наш тоже запомнился в веках!

К Калинову мосту ведун подходил в своей жизни уже много раз, нередко заглядывал и в саму раскаленную реку Смородину. Не то чтобы он не боялся смерти — но привык смотреть на нее поверх щита, держать на кончике сабли. А вот так — ждать ее покорным и беззащитным, на коленях, висеть в неизвестности больше получаса на границе между волей и костяной чашей ледяной Мары… Такого кошмара он еще не переживал. Больше всего Середину сейчас хотелось выпить водки. Но до появления сего благословенного напитка оставалось еще почти полтысячи лет. Кумыс же был не крепче пива и по сознанию не бил, а мягко его обволакивал, словно обкладывал

подушками. Олег пил его, пил, пил — но память оставалась все такой же ясной, а переживания — по-прежнему живыми и яркими. Прочь от восприятия откатывался не внутренний, а внешний мир. И чем дальше, тем сильнее хотелось ему убраться отсюда куда глаза глядят. Уйти, уплыть, уехать, ускакать.

Роксалана сидела рядом, слева, подсунув под себя полу его халата, то и дело щипала за ногу и пила забродивший кефир так же часто, как и он. Кочевники вокруг почему-то совершенно не обращали на нее внимания — словно она была мужчиной и имела полное право на их общество. Повсюду витали запахи вареного и запеченного мяса, женский стол шумел так же, как и мужской, дети бегали без присмотра и хватали тут и там все, чего хотелось. Самые маленькие, устав, спали прямо в траве. У одного изо рта торчала пахлава, другой сосал желтые от меда пальцы. Пирующих никто не обслуживал, а потому все приходилось делать самостоятельно: ходить с быстро пустеющим кувшином за кумысом, с ножом — за мясом. Сытный же суп с рубленой бараниной ведун сделать себе даже не пытался, хотя угощение это в прошлый раз ему и понравилось.

Чем меньше хмельного молочного пива оставалось в бочках, тем дальше казался этот мир и тем сильнее воображаемый клинок холодил его шею. Олег тряхнул ватной головой и решительно поднялся:

— Лето в разгаре, друзья мои! Дни уходят, а дорога не двигается. В Муром мне надобно добраться, Роксалану к отцу-матушке доставить. Пора! Давай, Бий-Султун, отсыпь нам крупы и вяленого мяса в дорогу, налей меда кувшин, и тронемся мы дальше, по славной вашей реке Агидель, да вниз по течению, пока воды ее Итилем называться не станут.

— Зачем слова такие говоришь, чужеземец Олег? Зачем людей, зачем род наш обижаешь? — замахал руками староста. — Вы слышите его, люди?

— Оставайся, оставайся! — с разных сторон послышались громкие голоса. — Жен тебе красивых дадим, юрту дадим, овец и лошадей дадим! Оставайся. Шаманом нашим станешь, братом нашим станешь.

— Мой дом — дорога! — решительно отрезал Середин. — Так предначертано богами, и не мне нарушать их волю. Они привели меня сюда, они зовут меня дальше. Час пробил. Мне пора в путь.

— Оставайся, оставайся!

— Кто из вас посмеет оспорить волю богов?! — повысил голос ведун. — Вам ли не знать, что есть силы, которые выше нашего понимания. Нам остается только внимать их повелениям и надеяться на их милости. Я должен попасть в Муром! И я отправляюсь.

— Хорошо загнул, — сонно икнула Роксалана. — На все божья воля. Он тебе сам про Муром сказал, или ты почту проверил?

— Чего хочет женщина, того хочет бог. Ты ведь просилась к папочке с мамочкой?

— Ой, папе лучше не знать… — Она качнулась, оперлась щекой о ногу Середина и, похоже, задремала.

— Нынешним летом боги одарили нас милостью, — поднялся староста, — и не нам спорить с их волей. Они избавили нас от болотной напасти! Отныне некому будет тревожить наших женщин и красть наших детей. Отныне смех и радость вернутся в наши кочевья, юрты наполнятся детскими голосами. Род наш обретет силу и воспрянет от унижений! Слава богам земным и небесным нашим, и ворону, нашему прародителю.

— Ворону?! — С Середина разом слетел хмель. — Ворон ваш предок?

— Да, — повернулся к нему Бий-Султун. — Наш род ведет счет предкам своим от мудрого ворона-прародителя… Что так встревожило тебя, чужеземец?