Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель
Шрифт:
И обведя парня с ног до головы издевательским взглядом, шеппарь направился на корму.
Терпения в норове Волкана Годиновича было столько же, сколько упрямства, и за весь переход он больше ни о чем свея не спрашивал.
Дочери Аегира в тот день были игривы, но без буйства. Ньёрд – умерен в своих порывах и работящ. Да и манскап накоротке, но порадовавший утробу эстиннскими харчами, вёсел не жалел, заставляя их гнуться при каждом гребке. Словом солнце еще только начинало расстилать на волнах огненную дорожку, а драккар уже подошел к Хогланду.
По пути они проплывали несколько островов. Некоторые из них были весьма обширными, но Волькша почему-то ни разу не подумал, что это и есть тот самый остров, о котором так многозначительно умолчал Хрольф. Когда же Годинович увидел Хогланд, то ни на мгновение не усомнился, что драккар уже близок к цели. И, раздавшийся вскоре приказ шеппаря убрать парус, лишь подтвердил Волькшину догадку.
Ничего подобного венед в своей жизни не видел. Из воды вздымались высоченные горы. Волкан вспомнил Скорую Горку возле Волховских порогов, – так вот, она была сущим бугорком в сравнении с ними. Две каменные вершины, поросшие соснами у подножья и лысые наверху, громоздились одна за другой. Несколько взгорий поменьше располагалось подле. Если и существовал где в Варяжском море-океане остров Буян, так наверняка это был Хогланд.
Но не только гранитные холмы потрясли воображение Волькши. Какая-то неведомая сила исходила от острова, как тепло от углей. Нечто, невидимое глазу, но ощутимое кожей лба, кончиками ушей, волосинками на руках витало в воздухе. Годинович ни за что на свете не нашел бы слова, чтобы поименовать этого наваждение, но и противиться ему не мог.
– Гребите медленно. Очень медленно! – кричал от родерпинна Хрольф. Его помощник взобрался почти на самую драконью голову и всматривался в глубину.
Волькша, стоявший возле форштевня, тоже вгляделся сквозь толщу воды и увидел, множество подводных камней, рассыпанных по песчаному дну. Некоторые из них были размером с дом, другие напоминали очертаниями остроконечные ели. Любой из них, будь он ближе к поверхности, мог бы проломить обшивку драккара, как яичную скорлупу.
Шеппарь обогнул юго-восточную оконечность острова и медленно подвел корабль к каменистому плесу у подножья самой высокой горы. От напряжения он даже вспотел. Они с помощником перекрикивались так часто, что едва не надорвали глотки.
И все же Хрольф не решился подойти к берегу вплотную. Драккар встал на якорь в пяти шагах от линии прибоя, и гребцам пришлось брести до берега по пояс в холодной воде.
Но никто не роптал. Напротив, все варяги без исключения пребывали в радостном предвкушении чего-то. Что именно ожидали свеи от пребывания на этом каменистом берегу, Волькша даже не догадывался, но и ему, и даже тугодуму Олькше передалось их светлое, чтобы не сказать шаловливое настроение.
– Чего они лыбятся, точно приехали зваными гостями на знатный пир? – вполголоса спросил Ольгерд у Годиновича.
– Не знам, – честно ответил тот.
– Так спроси, – потребовал Рыжий Лют и чуть ли не силком подвел Волкана к гребцу, который был загребным левого борта. Весь день они с Олькшей подзадоривали друг друга каждый на своем языке, что не помешало им проникнуться взаимным уважением. Гребца звали Уле, Ульрих Гётлинг. Он плавал на драккаре Хрольфа всего третий год и был не очень доволен мелкотравчатыми замашками шеппаря. Впрочем, о его тайных планах перебраться на другой корабль парни узнали несколько позже.
Застигнутый вопросом венедов врасплох, мосластый, как весенний лось, гёт отчаянно скреб макушку, прикидывая, стоит ли отвечать на вопрос своих новых соратников.
– Ах, венеды, – вполголоса начал Ульрих: – Лучше бы вам даже и не знать об этом. А то, не ровен час, накличете бед, так что и сами рады не будете.
Такое начало только больше пришпорило любопытство Ладонинских парней. Олькша навис над Уле, а Волькша продемонстрировал все красноречие, на которое был способен, убеждая гребца в том, что они сделают все, дабы беды не накликать.
– Так то оно так, – согласился Ульрих со словами Годиновича о том, что все они теперь один манскап и все такое: – Но все же вы из другого теста. Только не обижайтесь, парни.
Они не обиделись, но и не дали Ульриху возможности уйти без ответа.
В конце концов, он сдался, однако поведать о причинах всеобщей веселости согласился только после вечерней еды.
– Когда все разойдутся, – уточнил он, и в голосе его прозвучала досада оттого, что ему самому придется задержаться.
После того как наспех разогретая эстиннская еда была проглочена, все варяги, не исключая шеппаря и помощника, не обмолвившись даже словом, разбрелись по сосняку, который рос сразу за гранитным плесом.
– Это все грибы, – наконец поведал венедам Уле. При этом его полные тоски глаза блуждали по склонам Хогландских холмов.
Парни вытаращили глаза: какие могут быть грибы на каменистом острове, да еще в начале Травеня? [96]
– ЭТИ грибы растут всегда. Говорят, что их можно найти даже под снегом. Их называют по-разному. Кто-то говорит, что это слезы Нанны, [97] которые она пролила после смерти своего мужа Бальдера. [98] Кто-то утверждает, что это капли крови из лона Сиф, [99] упавшие на землю в день, когда жена Тора рожала Моди. [100] Ну, а кто-то уверен, что это молоко Ёрд, [101] которым она выкармливала самого Тора!
96
Травень – месяц май по славянскому календарю.
97
Нанна – в скандинавской мифологии богиня плодородия, жена Бальдера, не пережившая его смерти.
98
Бальдер – в скандинавской мифологии бог интеллекта, набожности, мудрости, а также весны; сын Одина и Фригг. Его мать Фригг взяла клятву с огня, воды, металлов, земли, камней, а также всех птиц и животных, в том, что они никогда не принесут ему вреда. Поэтому он был неуязвим. Но Локи узнал у Фригг, что растение омела было единственным, что не дало клятвы. Локи немедленно сделал стрелы из омелы и отдал их брату Бальдера Хеду. Бальдер умер, но попал не в Валхаллу, а в мир мёртвых Хель. Богиня мёртвых потребовала, чтобы все в мире плакали за Бальдера – тогда она отпустит его. Однако Локи отказался плакать, и Бальдер остался у Хель.
99
Сиф – в скандинавской мифологии богиня плодородия, жена Тора. Красотой Сиф уступает лишь Фрейе, а таких волос, как у нее, нет ни у кого в мире. Эти волосы сделаны из золота гномами.
100
Моди – в скандинавской мифологии сын Тора и Сиф, упоминается как покровитель берсеркеров.
101
Ёрд – в скандинавской мифологии мать бога Тора, богиня земли.
Все это нагромождение варяжских богов ничего не сказало Ольгерду и лишь смутно намекнуло Волькше на то, что речь идет совсем о других грибах, нежели уважаемые венедами боровики или опята. Так что, несмотря на нескрываемое желание Ульриха закончить рассказ, гёту пришлось продолжать:
– Ну, так вот, берсерки зовут его Белым Путем… Я пойду, а?
– Как это – пойду? – возмутился Годинович. Олькша, которому Волкан не перевел еще последних слов Ульриха, и то недовольно замычал, хватая гребца за рукав.
– Что такое Белый Путь?
– Так вы что, ничего ни знаете о берсерках? – Уле удивился, так что даже мотнул головой, точно вытряхивая из нее осколок сна или наваждения.
Ладонинские парни потупились. Нет, конечно, о незнающих страха и боли берсерках, о славных варяжских воинах, способных сражаться, даже лишившись руки или ноги, они слышали и не раз, но что такое Белый Путь, было им неведомо.
– Йохо! – поразился Уле: – Какие же вы дремучие, венеды!
Чтобы лишний раз не злить Ольгерда, эти слова Волькша переиначил. Получилось что-то вроде: «так давайте расскажу». Рыжий Лют с воодушевлением закивал головой, чем привел Уле в полный восторг. Еще никто на его веку так радостно не соглашался с обвинениями в дремучести. Ох, и чудные же эти Ильменьские парни.