Каменный Кулак и мешок смерти
Шрифт:
– Варг, да я… да ты… – лепетал он, опасаясь даже лишний раз посмотреть венеду в глаза.
На шум упавшей посуды с половины манскапа прибежали гребцы.
– Что такое? Чего столами бросаетесь? – загомонили они.
– Волькша, братка, ты чего бушуешь? – перекрывал прочие голоса венедский говор Олькши.
– Лодку дашь? – спокойно, но холодно спросил Варглоб.
– Да, конечно, бери, – кивнул Хрольф, утирая со лба холодную испарину.
– Ты куда, лихов бузотер? – поймал Кнутнева за рубаху Ольгерд. – Чего опять с шеппарем не поделил?
– Да так… – махнул рукой Годинович. Не равен час еще и Олькшин сквернословный рот извергнет какую-нибудь гнусь про Эрну, буде узнает Рыжий Лют, из-за чего Хрольфов завтрак оказался на полу среди черепков посуды.
– Ах ты, поганка бледная, – беззлобно ругался Ольгерд. – Совсем варягом стал. Соплеменников не привечаешь. Когда еще обещал баньку истопить, а?
По всему было видно, что сын Хорса насытился уже вниманием и дружбой варягов и ему безудержно хотелось поболтать по-венедски, посквернословить всласть и, может, даже повалтузиться с Волькшей, как в отрочестве.
– Вот вернусь и истоплю тебе баньку, – пообещал Волкан, выискивая среди людей Хрольфа Эгиля-копьемета. По Волькшиному разумению, бывший дружинник уппландского ярла должен был знать об окрестных златокузнецах поболее, чем Потрошитель сумьских засек.
– Так ты куда навострился, братка? – не отлипал Олькша.
– За соломой, – ответил Годинович. – Поедешь со мной?
Рыжий Лют покривился. Буде приятель звал его в какое-нибудь безрассудное приключение, он бы не раздумывал ни мгновения. А тут солома…
Эгиль Скаллагримсон держался среди Хрольфова манскапа особняком. Вряд ли тому виной было то, что ему ничего не досталось из хохендорфской добычи. Он ведь сам отказался от своей доли, это во-первых. А во-вторых, после возвращения с Волина копейщик перевез с Адельсёна две тяжелогруженые лодки скарба, нажитого на службе у Ларса. В доме Хрольфа он был, пожалуй, даже богаче хозяина. Но не четырьмя коваными сундуками и дельным бранным железом выделялся норманн из манскапа. Никто из шёрёвернов не проводил столько времени, обихаживая свое воинское снаряжение. Дня не проходило, чтобы Эгиль не возился с оружием. Он оплетал кожаными ремнями рукояти меча и топора. Отмерял равновес метательных копий. Натирал тайными мазями тетиву лука. И при этом постоянно шептал какие-то заговоры. Со стороны могло показаться, что он задабривает малых духов, живущих в боевой утвари. Но то, с какой яростью он после этих уговоров и лести принимается орудовать холимой билой или копьем, могло скорее напугать дасуней, [52] чем привадить. Мнилось порой, что он взялся извести свои клинки. По камню он ими, конечно, не колотил, но бока бревен охаживал так, что железо жалобно повизгивало.
52
Дасуня – у древних славян дух, малая нечисть.
– Пусть лучше меч переломится на родной земле, чем в походе, – отвечал Эгиль на вопросы о том, не жаль ли ему понапрасну терзать железо.
Ничуть не меньше заботы являл Эгиль своей броне. Он мог седмицу напролет проверять свою кольчугу кольцо за кольцом. Что уж ратарь там высматривал – неведомо, но время от времени он цокал языком и почти с удовольствием помечал ущербное звено дегтем. Осмотрев весь доспех, бывший дружинник Ларса спешил в кузницу и во время всей работы не спускал глаз с наковальни.
И уж вовсе трепетно обходился Эгиль со своим шлемом. Тяжелая луковица шишака была оплетена железными полосами, точно лошадь упряжью. И вот их-то и украшал копьемет узорами тончайшей чеканки. Священные руны переплетались в ней с крылатыми змеями, волчьими пастями и вздыбленными медведями. И вся эта лепота громоздилась среди ветвей Мирового Ясеня.
С разговора о шлеме и началась приязнь, почти дружба Волькши и сурового Скаллагримсона. Венед вежливо попросил посмотреть его, норманн нехотя снизошел. Стоило Варглобу разобрать пару ниток рун, как ему стало ясно, что Эгиль слагает на своем шлеме послание всепомнящей Саге. [53] Повесть о своей жизни выбивал он на полосах, оплетавших толстостенный железный шишак.
53
Сага – у древних скандинавов богиня памяти и поминальных песен.
– Не мало ли места ты оставил для будущих подвигов? – тихо спросил Волкан уппландского ратаря, возвращая шлем. – Уж не собираешься ли ты в Валхалу со дня на день?
Норманн удивился такой осведомленности парнишки, а на вопрос про Валхалу ответил, что по необходимости добавит еще полос.
С того самого дня между матерым ратарем и безбородым юнцом установилось особое бессловесное понимание и безусловное уважение, свойственное двум мужчинам, которые знают, для чего они оба топчут землю. Эгиль шел к своей Славе, Волькша уводил таких, как Скаллагримсон, прочь от волховских земель. И им пока было по пути.
Норманнский копьемет с полуслова понял просьбу Волькши и сказал, что проводит его к самому лучшему златокузнецу на берегах Мэларена, да и, пожалуй, во всем Уппланде.
– До того как я сам выучился чеканить по шлему, я частенько прибегал к его услугам, – сказал он, когда садился в лодку вместе с Кнутневым.
– Он узорил налобник? – спросил Варглоб.
– А ты как догадался? – удивился Эгиль.
Годинович хотел сказать, что там вязь намного вычурнее, чем на остальных пластинах, но не стал обижать норманна, который ко времени их разговора уже набил руку и работал не хуже… не сильно хуже златокузнеца.
– Там написано, откуда ты родом и как попал на Бирку, – честно глядя в глаза ратарю, ответил Варглоб. – Понятное дело, это чеканил еще не ты.
Эгиль усмехнулся и хлопнул парня по плечу. От такого проявления дружбы Волькша поморщился: тяжела была норманнская десница.
На весла сели оба. Хоть и взялся Скаллагримсон только показывать дорогу, о том, чтобы прохлаждаться на корме, он и слышать не захотел.
Когда лодка вышла в пролив между Биркой и островом Знати, Эгиль несколько раз сильно взмахнул своим веслом и развернул посудину на восток.
– Разве нам не на Адельсён? – удивился Волькша.
– Нет, в Екебю [54] на Екерё, – ответил норманн. – В Ховгордене [55] таких умельцев нет. Тем златокузнецам, что вокруг Ларса увиваются, только бы цепи золотые вить с большой палец толщиной да смарагды с яхонтами [56] в перстни вделывать без затей. А то, что на погляд их работа яичной скорлупы не стоит, так это им невдомек. Главное их стремление – чтобы было побольше золота да самоцветов.
54
Екебю – местечко на острове Екерё, находится как раз напротив Ховгорден.
55
Ховгорден – поселение на острове Адельсён, переводится как «Дворцовая Усадьба».
56
Смарагд и яхонт – старинные названия изумруда и рубина.