Каменный плот
Шрифт:
Надо сказать, что Жоакин Сасса, Педро Орсе и Жозе Анайсо пришли сюда из трех противоположных точек не затем, чтобы в приятном обществе послушать радиоприемник с подсевшими батарейками. Три минуты назад мы узнали, что один, Педро Орсе, живет в городке, скрытом за перевалом; с самого начала нам было известно, что другой — Жоакин Сасса — пришел с северного побережья Португалии, и теперь настал наконец момент сообщить вам, что третий, носящий имя Жозе Анайсо, когда повстречал стаю скворцов, бродил по полям Рибатежо, о чем, впрочем, вы бы и сами догадались, будь сельский ландшафт описан поподробнее. Теперь осталось только выяснить, как они сошлись здесь, причем тайно, для чего уселись под этой оливой, единственной среди редких и робких карликов, вцепившихся корнями в белесую почву, и в воздухе дрожит знойное марево — андалусийская жара, хоть мы и сидим как бы на дне чаши, образованной горами, заставляет нас обратить внимание на все эти материальные подробности, войти в реальный мир, а вернее — она распахивает перед нами ведущую туда дверь.
По здравом размышлении признаем, что нет начала ни для вещей, ни для людей, все, что когда-либо началось, началось на самом деле много раньше взять, чтобы далеко не ходить за примером, хоть этот вот листок бумаги: если излагать его историю всю целиком и в соответствии с истиной, придется забираться в самые начала времен — множественное число употреблено здесь намеренно — да и то есть основания предполагать, что начала эти окажутся всего лишь перевалочными пунктами, постоялыми, если угодно, дворами, почтовыми станциями, ступенями, притом далеко не первыми — Боже, как это бедные наши мозги выдерживают такую нагрузку? А с другой стороны, и восхититься ими можно — свихнуться они могут от чего угодно, а от этого нет.
Ну, значит, мы договорились: начала — нет, но все же была минута, когда Жоакин Сасса выехал оттуда, где находился, с пляжа на севере Португалии, именуемого, может быть, Афифе, где лежат такие загадочные камни — отчего бы и нет? Ведь в переводе с арабского этого значит «Место, откуда видно море», лучше имени
В этот миг музыка стихла, и раздался голос диктора, читавшего новости, не содержащие в себе ничего нового, за исключением сообщений — да и то не слишком свежих — из Лондона: премьер-министр почтил своим присутствием заседание Палаты Общин, где категорически заявил, что Британия сохранит свою власть над Гибралтаром при любых условиях и независимо от того, какое расстояние будет отделять Иберийский полуостров от Европы, на что лидер оппозиции сказал, что в переживаемый нами исторический момент он гарантирует курсу правительства поддержку своей фракции и партии, а затем разбавил торжественность своей речи иронией, вызвавшей дружный смех депутатов. Мистер премьер-министр, сказал он, допустил серьёзную неточность в своем высказывании, назвав полуостровом то, что сегодня, без всякого сомнения, является островом, хотя и не столь прочным, как наш. Депутаты парламентского большинства наградили его аплодисментами и благодушно улыбались оппозиции, ибо что может лучше сплотить людей, чем интересы отчизны, и кто возьмется эту истину оспаривать? Улыбнулся и Жоакин Сасса, подумав про себя: Ну и театр, но вдруг замер, забыв даже выдохнуть, ибо услышал свое имя: Сеньор Жоакин Сасса, убедительно просим вас, повторяем, сеньор Жоакин Сасса, где бы вы ни находились, убедительно просим вас немедленно явиться к гражданскому губернатору ближайшей провинции: как стало известно компетентным органам, вы располагаете исключительной, государственной важности сведениями, которые позволят понять причину геологических катаклизмов, происходящих на Пиренеях. Повторяем, сеньор Жоакин Сасса, но сеньор Жоакин Сасса дальше уже не слушал, ему пришлось затормозить, чтобы обрести душевное спокойствие и равновесие, унять оглушительный звон в ушах, дрожь в руках, которые тряслись так, что руль не удержали бы: Вот тебе раз, думал он, как же это они узнали о камне, на пляже-то не было ни души, я, по крайней мере, никого не видел и никому об этом деле не рассказывал, все равно бы мне никто не поверил, значит, кто-то за мной наблюдал издали, а зачем, интересно знать, за мной наблюдать, ходит человек по пляжу, швыряет камни в воду, но все же засекли меня, несчастного, знаем мы, как это бывает: один увидел и сболтнул другому, добавив то, что навоображал себе, а когда дошло до властей, камень этот стал уже с меня ростом, если не больше, и что же мне теперь делать? Нет, он не отзовется на призыв, не выполнит убедительную просьбу, ни к какому губернатору, ни к гражданскому, ни к военному не явится — вы только представьте себе этот абсурдный разговор в закрытом на ключ кабинете, под магнитофон и протокол: Жоакин Сасса, вы бросили камень в море, Бросил, Сколько он, по-вашему, весил, Точно не знаю, килограмма два или три, А не больше, Может, и больше, Вот здесь у меня на столе лежат несколько камней, попрошу подойти и показать, который из них по весу примерно соответствовал тому, что вы бросили, Вот этот, Сейчас мы его взвесим, смотрите сами, Я и представить себе не мог — пять шестьсот, Теперь скажите, было ли с вами когда-либо что-либо подобное, Никогда, Вы уверены, Вполне, Не страдаете ли вы психическими расстройствами или неврозами, не бывает ли у вас навязчивых мыслей, судорожных припадков, случаев сомнамбулизма, Нет, ничего такого нет и не было, А в роду подобных болезней не было, Нет, Ну, хорошо, потом мы сделаем электроэнцефалограмму, а пока подойдите вот к этому аппарату и ну-ка, изо всех сил, А что это такое, Это динамометр, пожалуйста, изо всех сил, Вот, больше не могу, И все, Все, я никогда не был атлетом, Сеньор Жоакин Сасса, вы никогда бы не смогли бросить этот камень, Совершенно с вами согласен — не смог бы, однако же бросил, Да мы знаем, что бросили, свидетели есть, люди, пользующиеся нашим полным доверием, вот мы и просим вас рассказать, как же вам это удалось, Я уже говорил — шел берегом, увидел камень, поднял его и бросил в море, Этого не может быть, Так ведь свидетели есть, Свидетели-то есть, но они не могут знать, откуда у вас взялась такая сила, это мы у вас самого хотим узнать, Понятия не имею, Ситуация, сеньор Жоакин Сасса, серьезна, я бы даже сказал — чрезвычайно серьезна, разлом в Пиренейских горах нельзя объяснить причинами естественного порядка, отнести к разряду природных явлений, возможно, мы приближаемся к катастрофе планетарного масштаба, и потому наше ведомство взялось за расследование всех необычных случаев, имевших место в последние дни, и один из них история с этим вашим камнем, Я очень сомневаюсь, чтобы камень, который я швырнул в море, стал причиной того, что раскололся континент, Мне, признаться. недосуг устраивать с вами философские диспуты, но все же ответьте, какая связь существует между обезьяной, слезшей с дерева двадцать миллионов лет назад, и атомной бомбой, То есть, как какая — вот именно эти двадцать миллионов лет их и связывают, Ответ хорош, но теперь давайте предположим, что стало возможным сократить время, разделяющее причину — в данном случае, бросок камня — и следствие, каковым является отделение от нас европейского континента, иными словами, предположим, что в обычных условиях последствия этого броска выявились бы лишь через двадцать миллионов лет, аномальные условия, которые мы сейчас и изучаем, могли дать эффект спустя всего несколько суток или даже часов, Но это же совершенно умозрительное построение, причина может быть в ином, Или в целом комплексе явлений, Тогда вам надлежит расследовать другие неординарные случаи, Мы тем и заняты вместе с нашими испанскими коллегами, которые, к примеру, ищут человека, ощутившего колебания почвы под ногами, Если надо будет, его тоже исследуем, нам важно докопаться до истины, Глубоко придется копать, Ничего, трудности нас не пугают, ответьте-ка лучше, откуда у вас взялась такая сила. На этот вопрос Жоакин Сасса не ответил, воображение прекратило свою игру, тем более, что диалог грозил пойти по кругу и превратиться в сказку про белого бычка: он скажет: Не знаю, и все начнется сначала, разве что возникнут минимальные варианты, небольшие, чисто формальные отличия, но вот тут-то и следует держать ухо востро, ибо известно, как легко от формы перейти к содержанию, от вместилища — к содержимому, от звучания слова — к его значению.
Он тронул машину и шагом — если так можно выразиться — двинулся дальше, ему хотелось, ему надо было все крепко обдумать. Теперь он уже не просто какой-нибудь заурядный путешественник, едущий в сторону границы, обыкновенный, ничем не примечательный и никому не интересный человек — нет, быть может, в это самое время уже печатаются его портреты с крупно, жирно набранным красными буквами словом «WANTED» [14] наверху, быть может, уже идет на него охота. Он глянул в зеркало заднего вида — позади нагоняла его машина дорожной полиции, мчалась так, что, казалось, вот сейчас влетит к нему прямо через багажник. Влип! — мелькнуло у него в голове, он прибавил газу, но тотчас сбросил скорость, не прикасаясь к тормозам, но все эти маневры были ни к чему — патрульный автомобиль пулей пронесся мимо, полицейские даже не покосились в его сторону, о, знали бы они, чей драндулет обошли, торопясь по своим делам. Жоакин Сасса снова взглянул в зеркало, но теперь уж на себя самого, чтобы увидеть, как уходит с глаз долой тревога, зеркало укреплено так, что больше в нем ничего почти не увидишь, разве что кусочек его лица, так что трудно сказать наверное, чье это лицо — что ж тут трудного, Жоакину Сассе, разумеется, да это-то мы знаем, а кто такой этот Жоакин Сасса? — человек ещё сравнительно молодой, тридцати с чем-то лет, впрочем, ему ближе к сорока, и маячит на горизонте день, которого не минуешь, темнобровый и, как большинство португальцев, кареглазый, нос прямой, особых примет нет, самое обыкновенное лицо, мы разглядим его получше, когда он обернется к нам. Вспоминая настоятельный радиопризыв, он думает, что хуже всего будет на границе — да ещё имя у меня такое, не слишком распространенное, вот был бы я Соуза, тот самый, которого въехал колесами в трещину на Койадо-де-Пертюи и что это за имя такое Сасса? Однажды он даже полез в словарь посмотреть, есть ли такое слово и что оно значит, и узнал, что «сасса» — это крупное, достигающее стольких-то метров в высоту дерево, растущее в Нубии, какое красивое женское имя, а Нубия расположена в Восточной Африке, где-то неподалеку от Судана, смотри «Атлас мира», страница девяносто три. А где же я буду сегодня ночевать — об отеле и думать нечего, там радио включено постоянно, и сейчас все португальские портье, коридорные и прочая отельная челядь тщательно вглядываются в лица претендентов на ночлег, жаждущих пристанища, можно себе представить, как все это будет: Разумеется, сеньор, милости просим, есть, есть, как не быть, отличный номер, на втором этаже, эй, Пимента, отнеси вещи сеньора Сассы в двести первый, а когда он, не раздеваясь, рухнет на кровать, управляющий, исходя нервным возбуждением, тотчас ринется к телефону: Он — здесь, приезжайте скорей!
14
Разыскивается (англ.)
Он поставил машину у обочины, вылез, чтобы размять ноги и проветрить мозги, которые в данную минуту не могли предложить ему ничего путного, за исключением одной довольно необычной идеи: Поезжай в город побольше, знакомый с достижениями цивилизации, пойди в публичный дом — проведешь ночь с одной из тамошних девиц, они документов не спрашивают, заплатишь, а если от всех этих передряг пропадет охота воспользоваться её ласками, сможешь просто выспаться, и обойдется тебе это дешевле, чем номер в гостинице. Что за чушь, ответил Жоакин Сасса, в машине посплю, вот здесь, на обочине тихой дороги. А вдруг придут разбойники, бродяги, цыгане, нападут на тебя, ограбят и убьют? Нет здесь никаких цыган, это мирный край. А если появится маньяк-поджигатель, сколько их сейчас развелось, и ты проснешься в пламени и сгоришь заживо, судя по всему, это самая жуткая смерть, помнишь мучеников инквизиции? Чепуха, снова огрызнулся Жоакин Сасса, решено — останусь в машине, и внутренний голос смолк, он всегда смолкает, когда воля тверда. Но ещё рано, вполне можно проехать ещё километров сорок-пятьдесят по этим извилистым шоссе, разбить бивак где-нибудь возле Томара или в окрестностях Сантарена, у проселочной дороги, ведущей в поле, прочерченное глубокими бороздами плуга, который раньше тащила упряжка быков. а теперь трактор, ночью там никого не бывает, и есть где спрятать машину. Можно даже и под открытым небом поспать, сейчас ведь так тепло, и внутренний голос никак не отозвался на эту идею, но в молчании его чувствовалось явное неодобрение.
Но нет, Жоакин Сасса не доехал до окрестностей Сантарена и до Томара не добрался: он поужинал, сохраняя строгое инкогнито, в харчевне маленького городка на берегу Тэжу, а здешние люди, хоть и очень интересуются, из каких это краев к ним пожаловал гость, однако все же так, в упор, не спрашивают: Эй, тебя как звать? — но если тот задержится, пусть и ненадолго, тогда, уж конечно и вскоре выведают всю его подноготную — и воспоминания о былом, и планы на будущее. Покуда Жоакин Сасса ужинал, поглядывая на экран телевизора, кончился фильм из жизни обитателей подводного царства, и — то стремительной дробной россыпью, то искусно затянутая, как акт любви, продлеваемый опытным сладострастником, — пошла реклама, сопровождаемая писклявыми детскими голосами, и ломающимися голосами подростков, и чуть хрипловатыми голосами женщин, а уж если вступал мужчина, то непременно бархатисто и баритонально, а на задах дома хрюкала свинья, выкармливаемая, как водится, помоями и объедками. Но вот начался выпуск новостей, и Жоакин Сасса задрожал, ожидая, что сейчас на экране появится его фотография. Убедительную просьбу повторили, но фотографии не дали — в самом деле, он же не преступник, его всего лишь вежливо, хоть и очень настойчиво, попросили подать о себе весть, объявиться и тем самым послужить на благо высших интересов отчизны, и ни один патриот, достойный называться так, не станет уклоняться от исполнения такого, в сущности, простого долга — эка важность, прийти к властям и рассказать, что знаешь. В таверне было ещё трое пожилая супружеская чета и за соседним столиком — одинокий мужчина того известного типа, о котором всегда говорят: Наверно, коммивояжер.
Разговоры прервались, когда стали передавать первые новости с Пиренеев, свинья продолжала хрюкать, но никто её не слушал, все это произошло разом, в одно мгновенье — хозяин поднялся со стула прибавить звук, девчонка, собиравшая посуду, остолбенела, вытаращив глаза, посетители осторожно положили вилки-ложки на край тарелки, а на экране возник вертолет, снятый с другого вертолета: они влетали в какой-то ужасный каньон с отвесными стенами такой высоты, что и неба не было видно — так, клочок лазури, полоска голубизны. Вот страх-то, даже голова кружится, сказала девчонка, а хозяин ответил ей: Молчи, и мощные прожектора высветили зияющее отверстие — зев преисподней, вход в то самое пресловутое царство мрачного Аида, но вместо лая Цербера раздавалось лишь хрюканье свиньи, видно, и мифология не та уж, что была прежде. Эти уникальные кадры, пояснял диктор, заснятые с риском для жизни, и голос его вдруг поплыл, сделавшись тягучим и вязким басом, а вместо двух вертолетов — о, чудо из чудес — на экране возникло четыре, Проклятая антенна, сказал хозяин таверны.
Когда же наладились звук и изображение, вертолеты уже исчезли, и диктор прочел все то же обращение, но теперь несколько более пространное: Убедительная просьба ко всем гражданам, ставших очевидцами каких-либо странных природных феноменов, необычных и необъяснимых явлений, незамедлительно связаться с ближайшими представителями властей. Девочка-подавальщица, польщенная тем, что её так вот, напрямую попросили о содействии, тотчас вспомнила случай, о котором в свое время толковала вся округа — о рождении козленка о пяти ногах, причем четыре были черные, а пятая белая, однако хозяин ответил: Хватилась, дура, это ж было несколько месяцев назад, да и потом пятиногие козлята и двухголовые цыплята — не такая уж редкость, а вот та история со скворцами, о которой учитель рассказывал, — это да, от этого действительно ум за разум заходит. Какие скворцы, какой учитель? — спросил Жоакин Сасса. Наш здешний учитель, а зовут его Жозе Анайсо, дня два назад шел он где-то и вдруг видит огромнейшую стаю скворцов — штук двести, не меньше. Больше, поправил коммивояжер, я только сегодня утром видел, как они вились над школой, и так галдели и хлопали крыльями, что и получился самый натуральный феномен. Тут взял слово пожилой господин за соседним столиком и сказал так: По моему мнению, надо сообщить председателю местного самоуправления об этих скворцах. Да он знает, ответил хозяин. Знать-то знает, но одно не соединяет с другим, не усматривает, если будет позволено так выразиться, связи между задницей и штанами. Что же делать? Да завтра же поутру поговорить с ним, тем более, что наш край могут показать по телевизору, это тоже дело не последнее, полезно будет для развития промышленности и торговли. Однако пока пусть все останется между нами, раньше времени звонить не стоит. А учитель этот, он где живет? — спросил Жоакин Сасса с таким видом, будто ответ его не интересовал нисколько, что и сбило с толку хозяина, не успевшего цыкнуть на свою девчонку, а та мигом и проболталась: Да рядом со школой, там все учителя живут, и свет у него всегда допоздна горит, произнесла она, и в голосе её прозвучала некая затаенная печаль. Хозяин опомнился и в гневе гаркнул на нее, бедную: А ну, замолчи, ишь, язык распустила, иди лучше задай корму свинье, — приказ довольно нелепый, ибо свиньи, как правило, в столь поздний час не едят, а спят, если же не спят, то, значит, их снедает какая-то внутренняя тревога, что-то не дает покоя, то же, что заставляет кобыл на конюшне или в загоне ржать, нервно трясти головой, рыть кованым копытом землю, а если нет земли — стучать подковой по круглым камням, вороша соломенную подстилку. По мнению большинства, так действует на скотину полнолуние.
Жоакин Сасса уплатил по счету, пожелал присутствующим доброй ночи, в благодарность за сведения, неосторожно сорвавшиеся с языка девчонки, дал ей щедрые чаевые, которые, все равно, надо полагать, перейдут в карман хозяина, не потому, что так уж заведено, а лишь в виде штрафа за излишнюю болтливость, доброта человеческая — свойство столь же текучее и изменчивое, как сами человеки, ничем не лучше, и у неё случаются свои фазы затмения, редко бывает, чтобы лилась она ровным немеркнущим светом, но именно таким её видом наделена прогнанная девчонка: она, поскольку не смогла накормить свинью, есть наотрез отказывавшуюся, просто сидит и почесывает ей то место меж глазами, которое у людей называется переносицей, а как у свиней понятия не имею. Опускается тихий хороший вечер, машина отдыхает под платанами, остужает колеса возле фонтана, и Жоакин Сасса не трогает её, оставляет стоять в холодке, а сам пешком идет искать школу — окно, где допоздна горит свет: люди не умеют таить свои тайны, хоть порою они и пытаются спрятать под ворохом слов, но их выдает вдруг сорвавшийся или, наоборот, ликующе взвившийся голос, и всякий, обладающий достаточным опытом, чтобы разбираться в голосах и в жизни, моментально поймет, что девчонка — влюблена. Городок, куда занесло Жоакина, совсем невелик, полчаса ходу — и вот уже показалась окраина, но Жоакину даже и не надо идти так далеко, он спросил какого-то встречного мальчугана, где тут школа, и, видно, сама судьба послала ему такого сведущего гида: Пойдете, сеньор, вот по этой улице, выйдете на площадь, где церковь, свернете налево, а потом все время прямо и прямо, тут вам и школа будет. А учитель там живет? Там, сеньор, там, у него допоздна в окне свет горит — и ни в одном из этих слов нет и тени страсти, вполне вероятно, что мальчуган к числу первых учеников не относится, а относится к школе как грешник — к чистилищу, но голос его внезапно веселеет, дети редко бывают злопамятны, это их и спасает: И скворцы там, орут без передышки, никогда не молчат.