КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Шрифт:
– Любой мандат можно купить в подземном переходе!
– вскричала Нина Уместнова.
– У Прокопьева в мандате подпись президента, - сказал Линикк.
– Уж подпись-то президента можно купить не только в подземном переходе!
– подскочил к нашему столику Ардальон Полосухин.
– И вы это знаете, профессор.
– Пошли вон!
– не выдержал я.
– Я для вас никакой не профессор!
– Ах-ах-ах! Батюшки!
– принялся натирать пол пигашами пройдоха Полосухин.
– Какие вы нежные и брезгливые! А нам, видите ли, с Ниночкой сообщают, что и Соломатин, и Прокопьев вне сфер нашей с Ниночкой досягаемости. А они нам немедленно потребны!
– Я вам не Ниночка!
– возмутилась дама Уместнова.
– И мне
– Была бы баба ранена, - шепотом произнес свирепый мужчина, восставший из сна, и обнял с нежностью плечи дамы Уместновой.
– Вы успокойтесь. Сейчас придет мужик с бараниной. И все будет в наилучшем виде.
– Оставьте меня!
– вскричала Уместнова.
– Я не люблю баранину. Я сейчас вызову милицию!
– Ниночка! А как же шашлык?
– спросил буревестник третьей силы.
– Да жрет она шашлык! Еще как! Особенно на халяву!
– заявил Полосухин.
– А милиция сюда не придет. Подполковник Игнатьев разговаривает с Олёной Павлыш в другом ярусе.
– На вас ее кровь!
– Истеричка!
– подскочил Полосухин и левым пигашом сбил бейсболку Уместновой.
И сейчас же в тихонравной Щели начались вращения. Мне показалось, что я нахожусь внутри татлинской башни. Или даже на ребрах ее спирали. Возможно, Щель со всеми своими ярусами, нижними и верхними, и походила на Татлинское сооружение, но вряд ли оно имело привычки устраивать дебоши со вращением и уж тем более взвинчиваться в поднебесья. И прежде столики вблизи кассового аппарата будто бы совершали перемещения, но эти перемещения были как бы невидимо-деликатные и не создавали беспокойств и неприятностей посетителям Щели. Теперь же не только беспокойства с неудобствами возникли здесь, но и ощутимые страхи. «А не бочка ли эта керосиновая вертит нами?» - воскликнул книжный челнок Фридрих Малоротов. И многие, я в их числе, вспомнили о бочке. Естественно, вспомнили и о доме номер три, так и не вернувшемся из отсутствия. Пожалуй, лишь Арсений Линикк и кассирша Людмила Васильевна выглядели спокойными, и кассовый аппарат был расположен работать в настоящем режиме цен. Впрочем, и Людмилу Васильевну летавший над нею левый пигаш Ардальона Полосухина начал раздражать.
– Арнольд!
– сказала она.
– А обувь у тебя не мокрая? А то еще начнет капать на чеки.
– Ну что вы, Людмила Васильевна!
– рассмеялся Полосухин.
– И обувь у меня сухая. И я не Арнольд.
И все же подпрыгнул и изловчился поймать пигаш.
Стоит ли говорить о том, что и дама Уместнова успела возвратить на свои хорошо уложенные волосы бейсболку или каскетку.
А мужчина, ожидавший прихода мужика с бараниной, хлопнул по столику красно-малиновой книгой, и вращение Татлинской башни прекратилось.
– Это вам еще не третья сила!
– заявил он и повелел буфетчице Соне налить ему сто пятьдесят граммов водки. И через три минуты захрапел.
При его храпе в мои рассуждения о том, что Татлинская башня отчасти напоминает и буровую вышку, а потому могла добуриться и до планетарного ядра, вызвать землетрясение с подъемом из глубин расплавленных масс, влетело совершенно бестактное соображение. И я его высказал Арсению Линикку и Людмиле Васильевне. Впрочем, и сравнение мое ярусов Щели с архитектурной диковиной одного из будетлян было малокорректным, одиночным, вызванным особенностями моего мировосприятия или воображения и не имеющим никакого отношения к истинной природе Щели и ее ярусам. А спросил я Линикка и Людмилу Васильевну (совершенно неожиданно для себя) вот о чем:
– А кому пойдет выручка сегодняшней Щели? То есть кто деньги-то получит?
Тут и Ардальон Полосухин, и Уместнова поглядели на меня с удивлением.
– Не хозяин же ресторана «In»? Не Квашнин же?
– Вы и получите, - сказал Линикк.
– Как это?
– А так и получите, - сказал Линикк, - предъявите при выходе чеки, и вам их оплатят. А кому-то выдадут и премиальные.
– А я?
– возмутился Полосухин.
– Меня не предупредили. Я оставил чеки в другом ярусе!
– А я?
– поддержала Полосухина Уместнова.
– Ардальон, - строго произнесла Людмила Васильевна, - ни в каком другом ярусе вы ни за что не платили. Как и ваша подруга.
– Какая она мне подруга! Я добродетельный плательщик. И куда вы подевали Соломатина?
При этих словах, будто услышав о выплате чековых и премиальных, в помещение влетел местный водила-бомбила Василий Фонарев, именно влетел, возможно пробив Дверь (а было объявлено, что Дверь из-за финансового озорства пропускать Васька не должна, пусть даже он и был бы обиженный гуманоидами и в домашних тапочках), влетел, опустился у нашего столика и потребовал: «Самосвал с прицепом и бутерброд красной икры!».
– Ой-ой-ой! Васек!
– покачала головой Людмила Васильевна.
– Оснований для твоей амнистии нет никаких.
– Ах так!
– ударил по столу Фонарев.
– Тогда тем более вашу Щель у Квашнина перекупит Суслопаров. А с Суслопаровым вам не на что будет надеяться!
И он будто рассеялся в табачном дыму.
51
Должен сообщить, что, действительно, при выходе из заведения на камни Камергерского переулка чеки от Людмилы Васильевны сами по себе вылетели из моего кармана и унеслись в выси, в кармане же обнаружились не истраченные мною бумажки. А ведь было кое-что съедено и выпито. Премиальные, правда, мне не вручили. Да и стал бы я брать премиальные? Кто знает, какого они случились бы происхождения.
Успокоиться я не мог долго. Многое меня удивило и встревожило. Встревожило, в частности, предупреждение Василия Фонарева о возможной перекупке Щели известным дельцом Суслопаровым. Конечно, Васек был касимовский трепач и начал хорохориться, узнав о том, что амнистии не подлежит. Но было замечено, что в его фантазиях и завиральных заявлениях всегда что-то близкое к правде проблескивает. Или знание какое-то, основанное на слухах. Или догадки дурацкие. Но догадки-то вызревали из обстоятельств дурашливой нашей жизни. Квашнин был хозяином ресторана «In». Имел ли он какие-либо права на пристанище с Дверью неизвестно куда? При попечительстве диалектического материализма он не только на Щель не имел бы прав, но и на фабричную харчевню с тараканами в меню. А теперь-то? Кто его знает. Может, и Щель со всеми ее ярусами, с тенями или вовсе не тенями Одоевского, Антона Павловича, Иосифа по кличке Коба и прочих при подписании купчей с наследниками негоцианта Крапивенского, из комсомольцев, досталась ему во владение? Могло быть и такое. Желал ведь Квашнин по странной будто бы причине овладеть мемориалом сантехника Каморзина в его огороде. Но унесли мемориал божьи коровки. Сейчас Квашнин в досаде на всех и на все в Камергерском, спустившись из Гималаев с Тибетами (возможно, лишь телом, но не духом), из горных общений с тайнами Шамбалы и умеющими драться монахами, вдруг и впрямь возьмет да и продаст помещения в Камергерском Суслопарову? Вот ведь что…
А с Суслопаровым, как справедливо замечено Васьком Фонаревым, надеяться будет не на что.
Суслопаров, он не из тех, кто ездит по Тибетам и лазит там по горам. Он, хоть и объявляет себя теперь грешником и ходит по земле неприкосновенным, при многих переменах исторических костюмов остается по сути своей героем пьесы Александра Николаевича Островского «Горячее сердце», кого блестяще играл постоянный по легенде гость «Закуски» в Камергерском народный артист Грибов (заходил туда испить в антракте «Кремлевских курантов» в гриме Ильича, о чем уже говорилось). Тот герой, денежный мешок Хлынов, завел в прикупленном им имении войско разбойников, палил из пушки и буянил от скуки, а пленных заставлял плясать под потешную музыку. Вот и нас Суслопаров вынудит поплясать.