Шрифт:
Пролог
«За всеми интригами стоят женщины, их нужно запирать дома, чтобы они находились как можно дальше от политики. Нужно запретить им появляться на публике, кроме как в черном платье и под вуалью».
Эти слова принадлежат не моему супругу — у меня его нет, о чем я нисколько не жалею, — а нашему императору, его величеству Наполеону I. С воскресенья 2 декабря 1804 года мы, французы, пламенные республиканцы, имеем государя, помазанного на трон самим папой в соборе Парижской Богоматери. Как я узнала из газет, наш народ хотел именно этого. За предложение сделать императорский
При коронации Наполеона я не присутствовала. Я желаю ему и всем французам всего хорошего — ведь новый император поклялся «править на благо и счастье и во славу французского народа». Выражение «благо и счастье» использовали все французские государи; Наполеон добавил к нему слово «слава».
После долгих лет ужаса, кровопролития, страха и неизвестности я наконец-то обрела свой собственный мир. Теперь я компаньонка, камеристка и одновременно подруга одной любезной молодой дамы, которую знаю с самого ее детства; мы вместе пережили тяжелые времена. С февраля 1807 года мы живем на новой родине в резиденции Гильдбургхаузен в южной Тюрингии. Со времен Французской революции эмигранты-аристократы уже больше не редкость при немецких княжеских дворах. Герцог Фридрих и его супруга Шарлотта взяли мою госпожу и меня под свою защиту, о наших личностях никто не знает, и мы живем в полной безвестности. Если мы выезжаем, то лицо мадам закрывает черная вуаль.
Наш император был бы в восторге. Она оставила свою прежнюю жизнь и не хочет, чтобы ее узнавали, а я ее в этом полностью поддерживаю. Дай бог, чтобы так продолжалось и дальше.
Правда, сделала я это скорее для моей госпожи. Все свои переживания, а также события последних четырех десятилетий я описала в своем дневнике. Она сама стала частью того времени, но стремится воссоздать себе картину в целом, и я постараюсь ей в этом помочь, насколько смогу.
Глава первая
До своего брака с графом Эдуардом дю Плесси, пятидесятитрехлетним аристократом из Шампани, Франсина, двадцати одного года от роду, была всего лишь маленькой баронессой из семьи довольно состоятельных мелких сельских аристократов. Она знала, как пахнет навоз, умела доить коров, кормить кур и в детстве пасла многочисленных коз своего отца. Ранней весной она помогала овцам при окоте.
Но ничего из этого позже ей совсем не пригодились, потому что графиню дю Плесси избрали на роль придворной дамы дофины [1] Марии-Антуанетты.
1
Дофина — титул жены наследника престола (Здесь и далее прим. ред., если иное не указано особо).
После того как ее супруг граф Эдуард дал свое согласие, мадам Франсина летом 1775 года села в графскую дорожную карету и устремилась, сопровождаемая своей камеристкой и десятью верховыми слугами, в самое большое приключение своей жизни.
Собственно Бабетта, моя мать, и должна была стать этой камеристкой, но за полгода до этих событий ее супруга, Жака Берто, моего отца, тяжело ранил разбушевавшийся бык. Вскоре после этого отец умер. Его брат, Эмиль Берто, тридцати двух лет от роду, временами вспыльчивый, но в целом добродушный деревенский кузнец, перенес свою кузницу на наш маленький двор.
В конце концов в семье должен быть мужчина, и по истечении года траура моя мать, вероятно, вышла бы за него замуж, чтобы все было, как положено. Меня она охотно отпустила в Версаль, потому что от ее глаз не ускользнуло, какими взглядами Эмиль начал провожать свою племянницу. К тому же одними лишь взглядами дело не ограничилось. Когда в очередной раз Эмиль залез под мою юбку, мать, сильно ткнув его концом хлебного ножа под левую ключицу, спокойно заявила своему шурину:
— Убери свои грязные лапы от малышки, Эмиль, не то я тебя заколю.
После этого Эмиль убрал от меня свои ручищи, свирепо обернулся, однако, увидев жену своего покойного брата с огромным ножом в руке, сердито фыркнул и, криво ухмыльнувшись, сдался. В ее синих глазах он, очевидно, разглядел смертельную решимость. И именно это, похоже, подсказало ему с ней не связываться.
— Эй, эй, Бабетта, в чем дело? С малышкой все в порядке, — просопел он. Но когда моя мать лишь холодно взглянула на него, он нехотя добавил: — Хотел только убедиться, девушка ли она.
— Ах так? И для этого тебе нужно было вытаскивать из штанов свой причиндал? — сухо спросила Бабетта, и нож опустился в опасной близости от паха Эмиля, который тут же подхватил свое сокровище и попытался засунуть его обратно. Было заметно, что ему трудно с этим справиться. Бабетта схватила ее левой рукой, грубо сжала и заявила:
— Если уж тебе так не терпится, так почему бы не попробовать с настоящей женщиной?
Мой дядя глупо забормотал:
— Ага. Гм, да. Что ты хочешь этим сказать, Бабетта? — Мать обернулась ко мне — я тем временем уже оправила юбку — и дружелюбно сказала: — Ты можешь идти, моя маленькая.
Через неделю мать сообщила мне, что я вместо нее должна поехать с графиней дю Плесси в Версаль в качестве ее камеристки, что, разумеется, являлось огромной честью для Жюльенны Берто, простой тринадцатилетней крестьянской девушки. Передо мной, казалось, открывались ворота в рай: безбедное существование во дворце, рядом с королем, дофином, дофиной и многочисленными принцами и принцессами. Я чувствовала себя на седьмом небе от счастья. И мне было не важно, что меня взяли благодаря чистой случайности. Моя мать дала понять мадам дю Плесси, что не может быть спокойна за дочь, когда она остается одна с Эмилем.
— Сегодня я застала его в тот момент, когда он собрался запустить руки ей под юбку, — разоткровенничалась мать в разговоре с графиней.
— Обещаю тебе, Бабетта, что в Версале я буду беречь ее как зеницу ока. Это будет нелегко, потому что она и сейчас уже довольно хорошенькая. Но я сделаю все возможное, чтобы, когда придет время, найти ей хорошего мужа.
Самой графине расставание с ее суженым Эдуардом дю Плесси далось не слишком тяжело. К тому же он мог навещать ее, останавливаясь в Париже в их особняке.