Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников
Шрифт:
– Твой сержант тебя любит? Они такие же добрые и нежные, как твоя мама? Ты прекрасно выглядишь. По-моему, ты даже поправился при таком хорошем питании.
Мое лицо действительно округлилось – распухло после вчерашней игры в «бинта».
– Это не от… – начал я и остановился.
– Темные глаза отца смотрели на меня. Он слегка покачал головой. – Они хорошо с тобой обращаются, Ясуо?
Я улыбнулся:
– Да, спасибо, папа. Хорошо.
Некоторое время мы молчали. Потом Томика нагнулась ко мне и нахмурила брови, глядя в мое лицо, как в зеркало.
– Где
– Ясуо-сан, у тебя синяки под глазами! Тебя бьют! – В голосе мамы прозвучала так хорошо знакомая мне забота.
Во мне началась внутренняя борьба: ребенок почувствовал себя уютно, а во взрослом начало расти необычное раздражение.
– Они обращаются с тобой жестоко! Очень жестоко! – Мама говорила так громко, что я вспыхнул и стал оглядываться по сторонам. Но все вокруг были заняты своими разговорами. – Ясуо-сан… – произнесла мама почти умоляющим тоном, будто я мог что-то предпринять, чтобы изменить свою жизнь.
– Ничего, мама, ничего страшного! – стремительно ответил я.
– Но, Ясуо-сан… твой бедный глазик…
– Ничего, мама! Ничего страшного, – повторил я, почти крича. – Просто я упал. Все скоро заживет!
Я приложил руку к глазам, словно защищая их от яркого солнца. Наступила тишина, в которой слышалось лишь мое прерывистое дыхание. Все это время мама крепко сжимала мою ладонь. В тот момент я любил свою мать сильнее, чем когда-либо.
– Мой сын справится с трудностями сам, – тихо произнес отец. – Он уже стал мужчиной. Он самурай!
Я взглянул на него, провел по лицу кулаком и улыбнулся.
– Мы с твоей сестрой приготовили немного суси, – сказала мама. – Тебе разрешат взять его?
Мама и Томика спрятали еду под широкими поясами на талии. Их суси давно были моим любимым кушаньем.
– Вряд ли нам это разрешат, – ответил я, – но они ничего не узнают, если вы передадите их мне незаметно. Вы принесли рубашки и полотенца?
Мама кивнула и положила на перегородку квадратный сверточек, перевязанный оранжевой веревочкой.
– Просто запихни суси внутрь, – предложил я. – Никто его там не найдет.
Ирония судьбы – через мгновение после того, как мама передала мне сверток, поднялась суматоха. Сержант дал одному из курсантов подзатыльник. Вся семья бедняги в оцепенении наблюдала за сценой.
– Бейте меня! Бейте меня! – взвыла его мать. – Мой сын не виноват! Это я виновата! Он не просил ничего приносить ему!
Подзатыльник не был строгим наказанием, но он оскорбил всех нас. Воскресенье было единственным днем в неделе, когда с нами не полагалось обращаться строго. Это был для нас короткий перерыв, мимолетный момент, когда все вокруг могло быть мирным и безоблачным. Самому сержанту с длинной шеей и лоснящимся надменным лицом было не больше восемнадцати – девятнадцати лет. Он мог спокойно наказать новобранца потом. Как бы я хотел убить сержанта прямо сейчас.
– Поняв, что произошло, моя мама страшно испугалась и потребовала, чтобы я вернул еду. Я какое-то мгновение колебался, но потом во мне разгорелся бунт. – Нет! Вы с Томикой приготовили суси для меня, и я оставлю его у себя.
Моя сестра с тревожным взглядом что-то пробормотала.
– Оставь ему его суси, – сказал отец. – Они не посмеют ударить Кувахару. Пусть еда останется у него.
Спор угас. Вскоре час посещений истек, и женщины снова заплакали.
– Хватит! – приказал отец. – Думаете, мужчине приятно все время видеть слезы? – Он крепко пожал мою руку. – Мы ведь скоро увидимся, когда твоя начальная подготовка закончится, верно?
Я кивнул.
– Мы должны идти.
– Хорошо, – сказал отец. – Осталось недолго, и подготовка доставит тебе настоящую радость. Учись как следует и возвращайся к нам настоящим самураем. Сделай все, чтобы мы гордились тобой, Ясуо.
Я снова кивнул, и мои родные ушли. Отец вышел за дверь, не оглянувшись. Томика посмотрела на меня через плечо. Ее глаза напоминали глаза испуганного олененка. Я неопределенно махнул рукой, и сестра с мамой скрылись за дверью.
Позже в казармах многие ребята лежали на койках – привилегия, предоставлявшаяся нам только по воскресеньям, – и неотрывно смотрели в потолок. Посещение родных не очень-то подняло наш дух. Я видел, как Накамура скорчился на краешке своей койки, положив подбородок на руки. Я подошел и стал смотреть на него, но он ничего не сказал. Решив, что беспокоить приятеля не стоило, я стал медленно бродить по казарме, затем снова остановился около его койки:
– Эй, Накамура! Ты любишь суси?
Едва заметно улыбнувшись, он поднял глаза.
– Тебе тоже принесли?
– Спрятаны под одеялом, – ответил я.
Накамура засмеялся и похлопал по своей койке:
– У меня тоже!
Вскоре мы узнали, что родственники принесли почти всем ребятам какую-то еду – печенье, сладости или булочки. Ока и Ямамото запихнули все под рубашки и сейчас старались понадежнее спрятать свою контрабанду.
– Устроим вечеринку! – воскликнул Ока. – Сегодня после отбоя!
Эта мысль наполнила нас радостью, и мы впервые за две недели весело рассмеялись.
К несчастью, наша радость оказалось недолгой. Вернувшись после ужина, который по воскресеньям устраивали в столовой, мы обнаружили свои койки перевернутыми. Некоторые из нас тревожно зашептались, когда в казарме появился Боров.
– Ох! – невольно воскликнул кто-то.
– «Ох»? – произнес Боров. – Что значит «ох»? – С совершенно обезоруживающим видом он положил руку на плечо Оки. – Что-то пропало?
Ока замер:
– Нет, господин сержант.
– Тогда в чем дело? Почему ты сказал «ох»?
Ока пробормотал в ответ что-то неразборчивое.
– Вы, ребята, уверены, что ничего не пропало? – спросил Боров. – Я чувствую какое-то напряжение. Что-то не так?
– Все в порядке, господин сержант, – отважно выступил вперед Накамура. – Гм. – Боров целую минут ходил взад-вперед, потирая подбородок и наслаждаясь ситуацией. – Неужели вам совсем не нужна моя помощь? – Вдруг без какого-либо предупреждения старший сержант развернулся и указал пальцем на Ямамото: Почему твоя койка вся перевернута?