Камни вместо сердец
Шрифт:
– Так, – кивнул Уилф, но потом вдруг возбудился и выпалил: – У меня были собственные вопросы об этом пожаре! До сих пор не понимаю, почему сам мастер Феттиплейс не сумел выбраться из огня. Но меня не позвали. Мастер Квинтин Приддис поторопился с завершением расследования.
Я распрямился:
– Приддис?
Глаза моего собеседника сузились:
– Вы его знаете?
– Только по имени. Он представляет в Хэмпшире Сиротский суд.
– Тогда он был в Сассексе одним из коронеров.
– А мистрис Феттиплейс не рассказывала, как случилось, что не сумели спастись ни ее отец, ни ваш друг?
– Одежда
Теперь в глазах Харриданса появилась тревога.
– Никогда не встречался с ним, – заверил я его.
– Мне пора идти, – вдруг заявил старик. – Жена уже ждет меня. Долго ли вы пробудете в Рольфсвуде?
– Завтра утром уезжаю.
Уилф посмотрел на меня с облегчением:
– Тогда счастливого пути. И спасибо за пиво. Пойдем, Цезарь!
Мой новый знакомый поднялся, и собака последовала за ним. Вдруг он остановился, повернулся ко мне и произнес:
– Поговорите с преподобным Секфордом. Здесь многие считают, что тогда кое-что осталось сокрытым. Но больше я вам ничего не скажу.
С этими словами он поспешно вышел.
Глава 22
Я неторопливо поднимался по склону холма к церкви. Ощущая дорожную грязь на теле, ступая усталыми ногами, чувствуя боль в спине, я мечтал об одном только отдыхе. Однако времени у меня было немного. Я задумался над словами старого Уилфа. Он, очевидно, сомневался в официальной версии происшедшего в плавильне – но явным образом ничего не знал об изнасиловании Эллен. Я вновь вспомнил ее слова о том страшном дне, когда она потеряла контроль над своим умом: «Они были такими сильными! Я не могла шевельнуться!»
Церковка, приземистое норманнское строение, была невелика. Внутри ее не обнаруживалось особых изменений по сравнению с прежними, папистскими днями: статуи святых оставались на своих местах, перед алтарем горели свечи. Преподобный Бротон не одобрил бы этого, подумал я. Пожилая женщина вынимала огарки и ставила новые свечи. Я подошел к ней:
– Мне нужен преподобный Джон Секфорд.
– Он в своем доме, сэр, это рядом.
Я направился к соседнему дому – жалкой хижине, облезлые стены которой были сделаны из плетня с глиняной обмазкой. Однако Секфорд был здесь постоянным священником, подчинявшимся викарию, который, быть может, руководил несколькими приходами. Я чувствовал вину оттого, что мне придется обмануть Секфорда, как только что Уилфа. Однако я не намеревался рассказывать о местонахождении Эллен кому бы то ни было.
Я постучал в дверь. Прошаркали чьи-то ноги, и дверь мне открыл невысокий человек на шестом десятке лет, облаченный в давно не стиранную сутану. Он оказался чрезвычайно толстым: ширина его тела едва ли не равнялась росту. Круглые щеки этого человека покрывала серая щетина. Он посмотрел на меня слезящимися глазами.
– Преподобный Секфорд? – спросил я.
– Да, – кротко ответил старик.
– Мне хотелось бы поговорить с вами. О той доброте, с которой много лет назад вы отнеслись
Внимательно изучив мою внешность, священник кивнул:
– Входите, сэр.
Я последовал за ним в неопрятную гостиную. Хозяин дома предложил мне сесть на деревянную скамью, покрытую пыльной тканью. Заняв кресло напротив, крякнувшее под его тяжестью, он с любопытством уставился на меня:
– Полагаю, что вы только что с дороги, сэр.
– Да. Приношу извинения за свою пропыленную внешность.
Набрав воздуха в грудь, я повторил ту же самую историю, которой попотчевал Уилфа о своем друге, разыскивающем родственников по фамилии Феттиплейс. Джон Секфорд слушал меня внимательно, хотя взгляд его время от времени обращался к открытому окну за моей спиной и к пузатому кувшину на буфете, который украшала почерневшая серебряная тарелка. Когда я договорил, он посмотрел на меня с глубокой печалью.
– Простите меня, – проговорил священник негромко, – но надеюсь, что ваш клиент интересуется ими не из праздного любопытства. История Эллен печальна и даже ужасна.
– Мой… мой друг… не сомневаюсь, что он мог бы помочь ей, если бы получил такую возможность.
– Если она еще жива. – Мой собеседник на некоторое время умолк, собираясь с мыслями. – Вильям Феттиплейс, отец Эллен, был добрым человеком. Он получал небольшой доход со своей плавильни, но не скаредничал, жертвовал деньги церкви и беднякам. Его жена Элизабет умерла молодой. Так что в дочери он души не чаял и, быть может, слишком избаловал ее, так что выросла она девушкой норовистой, но доброй и щедрой. Она любила мою церковь и часто приносила цветы к алтарю, а иногда и мне, дабы украсить сию скромную обитель.
Глаза его на мгновение затуманились, а потом он продолжил:
– Пожар случился девятнадцать лет назад.
– Уилф сказал, что это произошло в августе двадцать шестого года.
– Да. На следующий год случился неурожай и великая дороговизна. В тот год я похоронил многих прихожан. – Взгляд священника вновь обратился к окну. Я обернулся, однако за окном виднелся только маленький садик и вишневое дерево посреди него.
– День тот был холодным и облачным, как часто бывало в то лето, – стал рассказывать старик. – Я находился здесь, у себя дома. Уже темнело – помню, я как раз зажег свечу, когда в мою дверь отчаянно застучали. Я подумал, что кто-то умирает и нуждается в священнике, но передо мной оказалась бедняжка Эллен. Голова ее была непокрыта, волосы растрепаны, платье порвано и запятнано травой. Должно быть, упала по дороге сюда от плавильни.
Однако, подумал я, несчастное состояние ее одежды способна объяснить и другая причина.
– Я не мог добиться от нее ничего толкового, – продолжал мой собеседник. – Она смотрела в одну точку, тяжело, со свистом дышала, но молчала. Потом она произнесла: «Пожар, пожар в плавильне!» Выбежав наружу, я закричал, поднимая тревогу, и вскоре половина Рольфсвуда уже бежала к домнице. Я остался с Эллен. Потом мне сказали, что к тому времени, когда люди добежали туда, весь двор был объят огнем. От мастера Феттиплейса и его работника Питера Гратвика осталась лишь горстка обгорелых костей. Упокой Господь их несчастные души!