Кампанелла
Шрифт:
Акт о приведении казни в исполнение завершил дело Маврицио ди Ринальди. В нем говорилось, что Ринальди, повешенный в возрасте двадцати восьми лет, оставил после себя трехлетнюю дочь по имени Констанца.
Это было простым установлением факта. В ту пору в Италии много детей оставалось без отцов…
Кампанеллу вытащили из «Крокодильей ямы», когда вода доходила ему почти до шеи. Он лежал на полу в коридоре у двери карцера. Вокруг него толпились тюремщики. На него смотрели как нa диковинку: выдержать столько времени в самом тяжелом из карцеров Кастель Нуово!
Он сам не мог даже одеться. На него напялили кожаные штаны и суконную куртку. Тюремщикам пришлось поднимать его. На дворе он зажмурился от яркого солнца. А как все-таки прекрасно сознавать, что никакой «Крокодил» не в состоянии
Его понесли не в камеру, а прямо на допрос. Самые худшие догадки оправдались: его держали в «Крокодильей яме» до тех пор, пока из Рима не пришло разрешение применить пытку.
Тюремный врач осмотрел опухшие ноги Кампанеллы. Из разъеденных солью ран сочилась кровь. Он что-то сказал Санчесу. Тот усмехнулся: «Приступайте!»
Неаполитанские палачи любовно называли эту пытку «полледро» — «жеребенок» и гордились тем, что она впервые была применена в их родном городе. Хотя история и не сохранила имени ее изобретателя, говорили, что он был знатоком коннозаводского дела. Чтобы обуздать диких, необъезженных лошадей, обычно применяли особое устройство. Тот же принцип было предложено употребить и для смирения самых «диких» преступников. Пыточный станок представлял собой деревянную раму, похожую на лестницу, поперечные перекладины которой были так затесаны на острый угол, чтобы, когда человека положат на них спиной, они врезались в тело от затылка до пяток. Лестница заканчивалась огромной деревянной ложкой, в которую, словно в чепец, вкладывали голову. С обеих сторон рамы и в «чепце» были просверлены отверстия, в каждое из них продевались веревки. Первая из них накладывалась на лоб пытаемого, последняя связывала большие пальцы ног. Как правило, веревок было тринадцать, но для особенно упорных число их увеличивали. Специальными приспособлениями веревки натягивались все больше и больше — казалось, что, раздавив мускулы, они впивались в кости. «Полледро» употреблялась лишь в исключительных случаях.
Палачи рассчитывали, что «полледро» будет долгой. Ведь недаром о Кампанелле говорили, что он не боится пыток! Но их ждала неожиданность. Кампанеллу словно подменили. От его гордыни не осталось и следа. Вместо ожесточения и упрямства, с которым он обыкновенно приходил на допрос, он был полон смирения и страха. Члены трибунала понимающе переглянулись: «Крокодилья яма» вернет благоразумие любому упрямцу!
После обычной формулы увещевания Санчес — уже совсем другим голосом — пообещал Кампанелле, что замучает его до смерти, но добьется своего. Он приказал еще туже стянуть веревки. Пусть у проклятого еретика лопается кожа, если он, посинев от нарушенного кровообращения, все еще думает отделаться молчанием! Кампанелла закричал. Его былая заносчивость исчезла. Он орал так, словно от боли окончательно потерял рассудок. Он взывал к милосердию и просил сохранить ему жизнь. Он клялся, что расскажет всю правду. Недолго он выдержал!
Первые же его слова изумили судей. Он признался, что в его намерения входило установить в Калабрии республику. Наконец-то он подтвердил, что замышлял против короля и Испанской монархии. Против Испанской монархии?! Нет, ничего подобного! Все его действия были направлены к ее укреплению. Но ведь он же мечтал о республике? Да, о республике, объединяющей весь мир, во главе которой стоял бы сам испанский монарх! Новой, универсальной республике христиан!
Томмазо употреблял множество богословских и астрологических терминов, подробно останавливался на приметах, предвещавших близкий конец, света. Санчес прервал его: ведь все это не относится к делу. Кампанелла возразил, что если Санчес ничего не понимает в астрологии и богословии, то он, конечно, не сможет разобраться в мотивах, которыми руководствовался Кампанелла, проповедуя республику. Поэтому следует призвать других судей, разумеющих
Томмазо не отрицал, что для защиты республики от врагов можно прибегнуть и к оружию. Установить ее следовало как с помощью проповеди, так и с помощью меча. Эта республика была предсказана в откровениях Иоанна. [15] Ему напомнили о союзе с турками. Он категорически отстранил от себя все обвинения в преступных сношениях с неверными. Он не может нести ответственности за выходки фуорушити. Он тут ни при чем, если Маврицио ди Ринальди, возлагал какие-то надежды на Амурат Раиса. Он, Кампанелла, случайно узнав о переговорах Ринальди с турками, порицал его за это.
15
Откровения Иоанна — Апокалипсис.
Томмазо нарочно давал путаные и пространные показания. Он упомянул, что, судя по предсказаниям, Османская империя скоро распадется на две части, одна из которых станет христианской. В его речах то и дело фигурировал папа. Разумеется, новая республика мыслилась только как государство, находящееся под верховным попечением римского первосвященника!
Санчес насторожился. Недаром поговаривали, что папа приложит все усилия, чтобы облегчить заговорщикам их участь!
На этот раз Кампанелла очень долго давал показания. Члены трибунала устали. Решено было продолжить допрос на следующем заседании.
Подписывая протокол, Кампанелла вздрогнул. Он не знал, сколько времени провел в «Крокодильей яме». Пищу приносили четыре раза. А сколько суток он просидел? Пять? На протоколе стояла дата — 7 февраля. Семь суток!
Он надеялся, что его вернут в старую камеру, но его отвели в карцер. Правда, он был не таким страшным, как «Крокодил», однако и отсюда нельзя было поддерживать связь с друзьями.
На следующий день его вызвали для продолжения допроса. Он по-прежнему старался все запутать и усложнить. Санчес хотел новой пыткой заставить Кампанеллу подтвердить намерение установить республику. Он настаивал на продолжении «полледро». Это благое желание наткнулось на юридическое препятствие: одну и ту же пытку не разрешалось применять дважды. Выход был найден скоро. Члены трибунала согласились рассматривать новую пытку не как «повторение, а лишь как продолжение» старой. Кампанеллу снова бросили на пыточный станок. Санчес, ждавший отягощающих вину признаний, ошибся. Кампанелла с еще большим упорством уверял, что республику он думал установить в интересах короля и папы!
Вторая пытка не дала ничего нового. Санчес находил, что Кампанеллу надо считать «признавшимся», не входя ни в какие подробности и не принимая во внимание его хитроумных объяснений. Но в чем?
В том, что он хотел в интересах испанского короля и папы содействовать скорейшему установлению идеального христианского государства, предсказанного пророками, святыми и Апокалипсисом?
Мотивы, выдвинутые Кампанеллой, были очень сложны. Несмотря на всю нетерпеливость Санчеса и понукания со стороны вице-короля, торопиться не следовало. В этом вопросе могли разобраться только самые сведущие богословы.
Томмазо очень боялся, что не успеет связаться с товарищами, а в это время Санчес использует его показания, чтобы сбить их. Он покажет им только те места протоколов, где Кампанелла признает намерение установить республику, и так сможет ввести товарищей в роковое заблуждение. Надо было обязательно их предупредить. Из карцера этого не удавалось сделать. Он надеялся, что после второй пытки его переведут в обычную камеру. Самая большая опасность заключалась в том, что после его допроса могут вызвать кого-нибудь из калабрийцев или сразу же устроят очную ставку. Как воспрепятствовать этому?