Камуфлет
Шрифт:
– Кажется, дня четыре тому.
– Где?
– Ужинали у Пивато.
– Могу ли знать, что делали вчера вечером?
– Посадил племянника на парижский поезд на Николаевском вокзале в восьмом часу, потом уехал на дачу.
– Зачем племянник поехал в Париж?
– Учебу завершать.
– Князь часто вам писал?
– Никогда.
– Просил помофи?
– Ну что вы!
– Почему написал сегодня?
– Именно это я хотел узнать у него…
– Чем занимались вчера вечером после одиннадцати?
– На даче у нас устраивают любительские концерты два раза в неделю, вчера был субботний. Меня видели десятки людей… если об этом…
– Ну зачем! – Ванзаров натурально изобразил добродушную застенчивость. – И в мыслях не было выяснять вафе алиби прямо сейчас. Меня больфе интересует записка. Уверены, что написана сегодня?
– А когда же? – удивился Николай Карлович.
– Скажем, чуть раньфе… Кстати, знаете руку князя?
– Конечно.
– Его почерк?
– Вне всякого сомнения. Иначе не поехал бы.
– Могу ли знать, как Одоленский написал и отправил записку утром, будучи уже фесть часов мертвым?
Берс открыл было рот, но лишь бессильно развел руками.
– Оставим это… – Родион Георгиевич поднялся с кресла и устроился на краешке стола, сменив угол обзора. – Вы были близкими друзьями?
– Скорее приятелями.
– Что вас связывало с князем?
Николай Карлович как-то не к месту смутился, попросил не верить слухам и болтовне прислуги. Но, испытав легкий нажим специалиста словесных допросов, открыл любопытные подробности.
Одоленский был известен не только в аристократическом обществе, но и в закрытом мирке столичных… мужеложцев. Князь не отказывал себе в изящных удовольствиях, часто менял любовников, отвергнутых награждая щедро, но ни с кем не заводил долгих романов. Берс признал, что и ему было сделано лестное предложение, однако твердо им отвергнутое. Они остались «чистыми» друзьями, находя удовольствие в беседах и увлечении синематографом.
Не сказать, чтобы эта новость поразила как молния. Наклонности многих влиятельных петербуржцев были известны далеко за пределами полицейских донесений. Но некоторые детали убийства теперь выглядели иначе. Впрочем, как и мотивы, сплетавшиеся вокруг «обрубка».
– Могу ли знать друзей князя?
– О, это весь свет! Князь Павел принят во всех домах Петербурга и при дворе, он замечательный, общительный человек… был. Люди искали его знакомства.
– Меня интересуют его любовники.
От нагловатой простоты Берс скривился, но все же ответил:
– Мы были добрыми знакомыми, но я не был его наперсником. Не возьмусь назвать того или иного… пассией князя Павла. Только прошу вас, поймите меня правильно.
Ванзаров понял правильно. И продолжил натиск:
– Припоминаете кого-нибудь с инициалами В.В.П.?
Николай Карлович сморщил лоб, закатил глаза, но лишь удрученно покачал головой.
– Может быть, кличка?
– Эта тарабарщина? Ну что вы! Я еще понимаю Адонис или Гименей…
– А к примеру, Менелай или Ахилл? Аякс или Одиссей? Может, Парис? Пенелопа?
Имена греческих героев были совершенно незнакомы коллежскому асессору. Он сокрушенно вздохнул:
– Какая потеря! И какая жестокость…
– Кто на такое мог рефиться? – как можно наивнее спросил Ванзаров.
– Ума не приложу.
– Одоленский владел какой-нибудь опасной тайной?
– Думаю, это невозможно.
– Почему?
– Князь слишком общителен, если не сказать больше… Любой секрет выболтал бы первому встречному.
– Долги?
– Это просто смешно.
– Политика, тайное общество, заговор? – упрямо гнул Ванзаров.
– Весь его заговор – помочь молодому танцору попасть на сцену Мариинки.
– Может быть, нетерпеливые наследники?
– Павел последний в роду… Кажется, в Париже живет двоюродная сестра, но они давно не виделись.
– А месть? Мог Одоленский причинить боль человеку или убить его?
– Невозможно! – Берс даже отмахнулся. – Павел Александрович и мухи не обидит. Сильные люди не позволяют злоупотреблять силой.
– Почему же его убили?
Порассуждать Николай Карлович не успел. В дверь решительно постучали. Ванзаров недовольно крикнул: «Что нужно?» Запыхавшийся голос ответил, что доставлена для господина помощника начальника сыскной полиции срочная депеша.
Родион Георгиевич разорвал конверт, присланный с курьером, и наткнулся на полоски полицейской телеграммы:
«Прошу срочно прибыть Мойку ТЧК
Дело касается вашей супруги ТЧК Модль»
Августа 7-го дня, лета 1905, одиннадцать утра, +23 °C.
Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, набережная реки Мойки, 12
Ротмистр не встал, не оторвался от бумаг, сосредоточенно скрипя пером в одном документе и то и дело заглядывая в другой. Государев слуга так поглощен трудом во благо, что и не заметил вовсе – представьте себе, и такое бывает, – что в кабинете переминается скромный посетитель.
Все же игра в «государственного мужа» быстро надоела, Модль поднял взгляд и вмиг изобразил удивление:
– О, господин Ванзаров, уже тут как тут? А я и не приметил…
Родион Георгиевич шесть лет служил, и не в пансионе благородных девиц, а в Министерстве внутренних дел – опоре власти. А потому обучился всем нехитрым правилам чиновничьих игр. Без этого даже толковому человеку выжить невозможно. Надо уметь отличать и примечать, слушать одно, а понимать другое, делать вид и блюсти лицо, а также принимать главнейшую аксиому побед Российской империи: я – начальник, ты – дурак. Трудная наука далась с некоторыми синяками, но опыт оказался бесценным. И теперь пригодился.