Камуфлет

Чужих было двое: усатый верзила и низенький плешивый пузан. В чёрных мундирах со сверкающими нагрудными знаками. Зачем, зачем я пустил их в дом?

Даже не поздоровались:

На кухне оба уставились на газовую плиту. Лысый энергично потёр ладошки:

– По долгам следует платить, верно?

Усатый хмуро жевал зубочистку. Я молчал.

– А вы просрочили. И работа не сдали, и деньги не вернули. От плиты отойдите.

Да, аванс брать не стоило. Но и в страшном сне тогда не грезилось, что рукопись не сдам. И как обидно – из-за одного слова. Не приглянулось оно, видишь ли. Типа крутой стилист, понимаешь.

А теперь в доме хозяйничают чужие. На их стороне закон, и я бессилен.

Верзила наклонил плиту; лысый извлёк заветный свёрток. Сноровисто развязал шпагат, снятые с альбома пакеты летят в угол. Пузан, осклабившись, переворачивает увесистые листы с серебряными рублёвиками.

– Чудно, чудно. А кто уверял, мол, денег нет? Ай-я-яй! Головы людям зря морочили, – он лукаво щурится. – А денежки-то – вот они.

– Это не деньги… Старинные… коллекция… личное.

– Уже нет, – усатый выплюнул зубочистку.

– Правильно, Степаныч. И что у нас тут? – лысый присел к столу. – Ну-ка, ну-ка. Ага, «крестовичок» шикарный.

Плешивый не спеша листает пластины.

– А вот и Петя Второй. Так-с, а Петя Третий почему-то отсутствует.

Эх, прибить бы гостей незваных! Двадцать лет – псу под хвост. Двум чёрным псам.

– Не по средствам, что ли? А? Иван Антоныча тоже нету. М-да. Но что имеется – пальчики оближешь!

Пузан захлопнул кляссер, взвесил в руке:

– Должно хватить.

Я молчал.

– Заканчиваем. Степаныч, за соседями сходи.

Что же делать, что делать? А если – спиной к плите – и открыть? А дыхание – затаить? Почудился газовый запах.

Господи, бред какой. Ну зачем, зачем я брал аванс?

– А может, – лысый раскрылся лукавой улыбкой, – решим вопрос на месте?

– Это как?

– Легко, дружище. Медь – вам, серебро – нам. А? – он прямо лучится радостью. – Как говорится, бабе – цветы, дитям – мороженое. И ваш долг списывается. Идёт?

Ага, откатит он десяток монет издателю – и всё уладится? За дурака держит.

Хлопнула входная дверь – вернулся усатый. Один, без соседей.

– Вы, я вижу, против? – лысый печально вздохнул, внезапно раздался страшный, нечеловеческий вопль – и меня сбили с ног.

Вскочил, но тут же сверху обрушился пол, почему-то асфальтовый.

И незнакомый мужик в очках:

– Ну ты как, в порядке? Встанешь сам-то? Что же ты, на красный-то, а?

С трудом поднялся и… враз очутился на улице. Вот оно что! Визжали, оказалось, тормоза белой «Тойоты», она же и опрокинула меня наземь. А лысый и усатый, стало быть, исчезли.

– Может, в больницу тебя, а?

– Вот ещё! – переступил с ноги на ногу; правое колено резануло.

– Кровь на щеке, вон.

– Ерунда, – промокнул жгущую ссадину платком. – Слушай, не бери в голову, всё нормально.

– Точно?

– Езжай дальше, из-за нас машины стоят. Ехай уже, давай.

И к чему был этот сон наяву? Хотя понятно: печали и тревоги достали вконец.

До чего отвратительное слово – казённое, сухое до трухлявости: профилактика. Но заменить-то нечем. А без слова – никак. Издательство требует рукопись, а проходная идея повисла. Вроде простая мысль: лучше заранее подстелить соломки, чем ждать, пока жареный петух клюнет. Но как выразить одним термином?

Будучи прилежным ремесленником, я запрещал себе затёртые словечки. Предо мною возвышался пример – строки Ахматовой из знаменитого цикла «Ветер войны»:

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идет… Ленинград?

Почти каждый поэт, не мудрствуя лукаво, вместо многоточия вставил бы: защищать.

Но не Ахматова. Ибо «защищать» – б/у. И она таки нашла замену:

Птицы смерти в зените стоят

Кто идет выручать Ленинград?

Не слабо?

А вот с долбаной профилактикой – не получается. И ведь верный ответ имеется. Но почему словари-то молчат? Господи, из-за одного мутного слова все планы рушатся! Проклятущая профилактика чуть не в каждой главе колом встаёт. Да ещё аванс этот чёртов.

Чёрта с два! Совсем не в слове закорючка-то. Да, слово имеет значение – но как примета. Вот отыщу истинное – и книга выйдет полновесной. В конце концов, можно выехать на спецсредствах Академии. Нет, костыли для разума – не уважаю. Конечно, комплекс; но у кого их нет?

Кстати, об Академии: давно не заглядывал. И ведь сказывается: тает вера, тает. Да, странные дела… Год пропустишь – и уже сомнения: а существует ли она, Академия-то? Или так, морок едва уловимый?

Вовремя подвернулась эта командировка в столицу. Очень вовремя.