Канал имени Москвы
Шрифт:
Незнакомая ей самой, чуть затравленная улыбка начала растягивать её плотно сжатые губы. Похоже, теперь там, за бункерной дверью с засовами собеседником Шатуна, неважно, мысленным или реальным, — чувствуя эту непреходящую занозу в сердце, она подумала, что всё более склоняется к последнему, — был вовсе не Парень Боб. Не гениальные фрики, создатели блюза.
Она провела языком по высохшим губам; во рту появился незнакомый кисловатый привкус меди.
— Лия! — сама не ожидая, вдруг вымолвила она.
Подчиняясь прозвучавшему внутри неё требованию, повелению защититься, как
— Значит, ты всё-таки нашёл туда дорогу, — надтреснуто и глухо проронила Раз-Два-Сникерс.
И тут же поняла, что ей надо немедленно отсюда уходить. Потому что издевательски-приглушённый марш зазвучал совсем рядом.
— Лия, — прошептала Раз-Два-Сникерс.
Но имя её детской подруги, светлого Божества, сказавшего ей о любви, наверное, глупо и невозможно было противопоставлять голосу мёртвого мира. Она могла попытаться спасти лишь себя. Это была её вера. Её маленькое тайное оружие. Раз-Два-Сникерс не ошиблась насчёт намерений Шатуна. А теперь пора отсюда уходить. Бежать, если у неё осталась такая возможность.
Что-то протяжно ухнуло: стон, выдох? Тёмный воздух вокруг затрепетал, обдав её шершавой волной. Краешком глаза, боковым зрением она уловила какое-то движение в углу. Надо уходить, бежать. Только какая-то ватная усталость разлилась по телу, и она снова обернулась к дальней угловой нише. И поняла, что стонала, скорее всего, сама.
Это на стене было не совсем тенью. И Раз-Два-Сникерс, конечно, какое-то время видела это. Её сознание игнорировало происходящее как невозможное, да только она видела с самого начала, пока пыталась дозваться Шатуна. Похоже, но не совсем тень. И не нужно, невозможно туда смотреть. Главное — не смотреть!
Однако парализованная страхом, она впервые, как завороженная, оказалась не в силах отвести взгляд. Её зрачки расширились, и если б она смогла, то с изумлением обнаружила, что продолжает издавать эти постанывающие звуки. Но видела она с самого начала! Как медленно увеличивалась тень на стене. Которую здесь нечему отбрасывать. Как она, густея, уплотнялась в бледном лунном свете, вырастала из дальней угловой ниши. И как сначала незаметно, однако с каждой уродливой метаморфозой всё больше становилась похожей на человеческий силуэт, превращаясь в человеческую фигуру.
Да только на самом деле всё обстояло гораздо менее приятно: там, на стене рос и превращался в силуэт всего лишь изображения человека, каменного изображения. Исполинской статуи.
«Не надо смотреть, — попыталась она сказать себе, включиться, начать действовать и отогнать эту высасывающую её тоску. — Просто уходи».
И почувствовала, как что-то заставило её плотно свести ягодицы. Размеры Станции уже не вмещали тень каменного изваяния, но она продолжала увеличиваться. Будто каким-то непостижимым образом отделилась от стены и теперь росла угрожающей чернотой на и без того тёмном ночном небе. А потом эта тень двинулась, поползла прямо на неё. Раз-Два-Сникерс почти беззвучно заскулила.
Теперь это уже был не страх. Тёмный металлический ужас сковал все её внутренности. И она уже не могла рассуждать, химия ли это или что-то ещё. Осталось одно: бежать. На слабеющих, подкашивающихся ногах она попятилась, сделала несколько шагов назад. И остановилась.
Он приближался; он был из камня, но его шинель каким-то невероятным образом развевалась, а пустые каменные глаза, казалось, видели её, изливаясь молчаливой, жуткой, но живой тьмой.
«Вот кто теперь стережёт Шатуна, — мелькнула слабая, липкая, как кисель, и похожая на капитуляцию мысль. — Он пришёл. Страж канала. Каменный призрак Второго вождя».
Всё же она смогла выдохнуть:
— Лия!
И уже значительно громче:
— Лия.
И увидела, как на короткое мгновение между нею и наваливающейся на неё чудовищной тенью мелькнул образ, которого она не забывала. Зелёные глаза, улыбка, весёлые морщинки, волосы, пахнущие одновременно свежестью и теплом, и забота слов, в которые теперь почти невозможно поверить: «Я буду всегда с тобой, моя маленькая». Но почти — не в счёт. И этого короткого мгновения хватило, чтобы вспомнить, что в её жизни давно уже всё переменилось и она так же давно уже ничего не боится. Раз-Два-Сникерс подняла голову, чтобы взглянуть прямо в каменное лицо Вождя.
— Я ухожу и не буду беспокоить тебя больше, — со спокойным достоинством произнесла Ра-Два-Сникерс.
Она не знала, что произойдёт дальше, но не стала дожидаться, какую реакцию вызовут её слова. Не глядя больше на каменный призрак, она развернулась и двинулась в сторону казарм, где Фома расположил на ночлег её людей. Сердце бешено колотилось, и в какой-то момент ей показалось, что каменная рука тянется к ней, что она совсем рядом. Тогда Раз-Два-Сникерс остановилась, сделала глубокий вдох и, не поворачивая головы, повторила спокойным и сильным голосом:
— Я ухожу. И тебе нечего здесь шастать. Возвращайся в туман.
Она пошла дальше. И чувствуя затылком жалящее дыхание холода, не позволила себе перейти на бег. Не позволила панике вновь одолеть себя и сделать уязвимой.
Однако добравшись до освещённого электричеством периметра, она всё же остановилась и обернулась. Не было больше каменного призрака. Не плыла хищной тенью в ночном небе исполинская статуя. Лишь в глухой угловой нише Станции таилось нечто, напоминавшее съёжившуюся до обычных размеров человеческую тень.
Ей не захотелось больше здесь задерживаться. И всё же у неё осталось одно незаконченное дело. Бросив прощальный взгляд на бункерную дверь, она произнесла достаточно громко, и голос её больше не дрожал:
— Ну что ж, Шатун, ты заставил меня вспомнить о самом прекрасном и самом тяжёлом, что было в моей жизни. — Помолчала. Никаких сомнений у неё больше не осталось. Лишь еле уловимая горькая нотка сожаления прокралась в голос, когда она добавила: — Я хочу, чтобы ты знал, и уверена, что здесь найдётся кому тебе об этом сообщить: я не предавала тебя. Я только хочу исправить то, что ещё можно исправить.