Канал имени Москвы
Шрифт:
Рыжей Анне довелось видеть многое и уж явно побольше других «бюргерских жён», но на Темных шлюзах она не была и вообще в Икшу больше не возвращалась. Правда, ещё раньше, в свою бытность танцовщицей, пока икшинские шлюзы не стали «тёмными», ей довелось забраться ещё дальше, по другую сторону водораздела и пустых земель, за цепь водохранилищ, по которым шло русло канала, почти к самой Москве.
Она выполняла поручение Тихона и помнила выжженную пустыню по берегам, с уродливыми воронками запёкшегося камня, лица капитанов Пироговского братства, изъеденные неведомой болезнью, из-за которой многие из них научились общаться без помощи слов, и жуткую гигантскую тень, скользящую к их лодке по поверхности широко раскинувшегося Клязьминского
Как ни странно, кромка тумана закрепилась в сознании как граница двух миров, которые практически не пересекались. Да, скремлины периодически оказывались на канале, гиды ходили в туман, однако в основном все представления об этом чужом, «другом» мире в сознании обывателя питались слухами, байками и легендами.
— Видишь ли, Рыжая, — как-то сказал ей по этому поводу Тихон, — в конечном итоге это вопрос веры. Но самое удивительное, что по большому счёту так оно и есть.
— Я вас не очень понимаю, — отозвалась тогда Анна.
— Видишь ли, этот «другой мир» существовал и прежде. Всегда. Сначала это был сугубо религиозный вопрос. Затем он проник в искусство, а потом и в массовую культуру, превратившись в игру и почти утеряв свои изначальные корни. И даже когда всё начало рушиться… Тогда даже поболее. Всё перемешалось. Возможно, это и был запах подлинного разрушения. — Тихон курил свою вишнёвую трубку с длинным мундштуком и на секунду задумался. Но вот его глаза уже снова весело блеснули. — А возможно, и нет… так должно. В любом случае «другой мир» оставался для кого предметом весёлого доверия, для кого — сокровенной веры.
— Я помню все ваши уроки, — отозвалась Рыжая Анна. — Особенно истории про древних… И никогда не считала эти знания избыточными.
— Нет? Что ж, хорошо. И правильно делала. Чтобы выжить, вовсе не достаточно хорошо стрелять и подолгу обходиться без пищи. Но «другой мир» существовал всегда. Просто ещё никогда его граница не была столь видимой. И всегда находились посредники, — он развёл руками, — осуществляющие транзит туда и обратно.
Тихон считал такую неожиданно выявившуюся способность к сосуществованию с иным очень хорошим знаком. Пусть это даже и защитная реакция на психологическую травму — она вселяет надежду. Тихон ожидал посткатастрофической депрессии, деградации, религиозной паранойи, и, честно говоря, кое-где так оно и было, — но на канале верх взяла рациональная реальная жизнь. А в этой реальной жизни почти не оставалось места ожившим чудовищам подсознания, бледным теням, оборотням и призракам ночи. Верх взяли обыденные дела. А обо всём, что скрывал туман, можно посудачить в трактире за кружкой пива или сидра. И всё это оставляет очень даже немалое место для надежды. Ну, и ещё, конечно, скремлины — удивительные создания, в которых Тихон видел отблеск тени будущего, а кое-кто на канале почитал чуть ли не за вампиров, таящихся в туманном сумраке и способных подарить то ли мучительную смерть, то ли, напротив, чуть ли не вечную жизнь.
— Смотри, Рыжая, — сказал ей тогда Тихон, указывая на кромку, границу тумана. — Никогда ещё за последние несколько тысяч лет Тьма не подступала так близко. А с другой стороны, никогда ещё Свет не заставлял её отпрянуть так далеко.
На Тихоне лежала огромная ответственность. И Рыжая Анна никогда не забудет того, что он сделал для неё. Как он мог подумать?! До конца своих дней Анна будет благодарна ему. За то, что он спас её, сделал гидом и отпустил в мир канала, попросив жить обычной жизнью.
Она спустилась на нижний этаж, открыла дверь в кладовку и прихватила с собой пару фирменных плащей-накидок, где под надписью «Постоялый двор» красовалась весёлая курочка, а сверху была нарисована спящая на мягких перинках овечка. Облачать своих работников в кричащие рекламные наряды было последней купеческой модой, и стоило признать, что это приносило свою пользу.
В «Лас-Вегас» пора было наведаться давно, сделать кое-какие хозяйственные закупки. Что ж, сегодняшний день вполне для этого подойдёт. Очень скоро Анна разбудит близняшку и отправит её за братом, готовить лодку. Но пока она заварит себе чашку крепкого бодрящего травяного кофе на основе моркови и цикория, выйдет на крыльцо и, наслаждаясь напитком, будет наблюдать, как нежные солнечные лучи пробуждают канал.
В каком-то смысле Рыжая Анна была счастлива. Она принимала свою жизнь такой, какая есть. Единственное, о чём она сожалела, осталось в том, давно отцветшем летнем утре, когда, выполняя поручение Тихона, она оказалась за пустыми землями и цепью водохранилищ почти у самой Москвы.
У неё был спутник, который должен был двигаться дальше, а Рыжая Анна возвращаться обратно на канал.
Она слышала о великом древнем Университете и учёных, ещё более могущественных, чем учёные Дубны, и о гидах той стороны, где лежат эти тайные земли. Сюда они пришли в ожидании встречающей лодки. И выйдя вместе со спутником на край обрушенного в канал моста, Анна увидела на горизонте в переливчатом мареве почти густого воздуха упирающиеся в небо башни и шпили огромного города, населённого призраками. Так ей сказали про этот раскинувшийся вдали город, Москву, которой оканчивается канал. Так ей сказали, но эти плывущие на горизонте башни были словно восхитительный мираж, которого она никогда не забудет. И в тот миг она, наверное, отдала бы всё на свете, чтобы оказаться там. Встречающая лодка должна была отвезти в этот опасный и чарующе-магнетический город. Но её спутником был Хардов. И Хардов не позвал её с собой.
3
А Хардов в это ясное, напоённое звонкой прозрачностью утро сидел на носу лодки и думал совсем о другой женщине. Нет-нет, она вовсе не была соперницей Рыжей Анны. И честно говоря, единственная женщина, которая могла бы считаться таковой, осталась в далёком прошлом, потому что давно уже была мертва. К женщине же, о которой он сейчас думал, Хардов относился скорее с настороженным безразличием, даже не опускаясь до презрения, хотя когда-то она могла стать одной их них. И сейчас он вынужден был думать о ней, пытаясь понять, что же всё это значит.
Она всегда любила поиграть. Правда, её забавы были играми змеи. И чем более искренней и беззащитной она притворялась, тем ближе от вашего горла оказывалось ядовитое жало. Но сейчас она не играла. Там, у Ступеней, произошло что-то другое.
— Слишком много слов, — чуть слышно обронил Хардов.
Чем больше он думал об этом, тем меньше у него оставалось сомнений по поводу Раз-Два-Сникерс. Она знала об их лодке у Ступеней. Вряд ли увидела или что-то услышала. Скорее всего, опять это её звериное чутьё. Она догадалась. И поняла про маскировку. И вот тут произошло что-то странное.
«Не вздумай стрелять, Колюня, — сказала она, — если хочешь жить».
И тут же: «Всё. Уходим. Здесь их нет».
Слишком громко и как бы в пустоту.
— Забавно, подруга, забавно. — Хардов поморщился, глядя на пробуждающийся канал, и потёр переносицу.
Еве и Фёдору он велел спать. Им, в отличие от отдохнувшей за часы ожидания команды, здорово сегодня досталось. Тео, как обычно, начал с возражений, но как только устроился на корме, мгновенно заснул. Новые скремлины, взятые на борт, не произвели на него никакого впечатления, не вызвали заинтересованности или отторжения. Тоже забавно. Капитан Кальян заботливо укрыл юношу циновкой и сам сел на руль. Ева и не пыталась спорить. Хардов, возможно единственный, слышал её лёгкое и ровное дыхание — о ребро надстройки-каюты, где спала девушка, он оперся спиной. Полицейская лодка давно ушла вперёд. Шум её двигателей, постепенно затихающий вдали, перестал быть различимым даже для чуткого уха Хардова.