Канарский грипп

Смирнов Сергей Анатольевич

— Саша! Я больше не могу! От такой скорости я замерзаю! Мне надо обязательно посушиться!

Брянов с тревогой оглядел пустынные берега.

— Нельзя! На острове опасно! Надо хотя бы перебраться на другой! Тут недалеко!

— Но я больше не могу! Мне плохо! — выдала бывшая «Мисс» настоящую истерику, и Брянов понял, что дело не в простом капризе, а наступает завершающая стадия сильного стресса. — Мне надо согреться! Саша, никого нет! Все остались там, в пещере!

Он очень пожалел, что не прихватил с собой бутылочку коньяка.

Показался уже

веками, тысячелетиями знакомый пляж с видом на охристую гору и заросшую кустарником полоску фундамента. Склоны и дали казались необитаемыми.

— Хорошо! — покорился он стрессу прекрасной дамы и внутренне напрягся. — Десять минут! Сушимся! Греемся! Потом быстро перескакиваем на соседний остров! Там опять погреемся! Целый час. Обещаю. Договорились?

Прежде чем выбраться на сухой песок, они развешали по катеру мокрую одежду: две пары джинсов, две почти одинаковые клетчатые рубашки, носки. Инга вдруг ахнула, кинулась к маленькому рундучку и достала из него свой московский свитер, который она прикопала там еще накануне ночью, перед отъездом на Охо-де-Инфьерно.

Брянов вздохнул с облегчением, усмотрев в этой находке повод к отплытию, но Инга посмотрела на него с нестерпимой дли мужчины мольбою в прекрасных глазах:

— Ну, хоть минутку!

Для бывшей «Мисс Москва» было культовым действом и средством от любых невзгод — хоть минутку позагорать на песочке.

Кое-что Брянов решил прихватить с собой на берег: заветную колбу и пугающе промокший бумажник, который он с трудом вытянул из разбухшего кармана своей фланелевой сорочки.

Инга, добравшись до цели, сразу растянулась на песочке так, что Брянов, глянув на нее, только судорожно сглотнул и стал заниматься важными делами.

Он сел по-турецки лицом к берегу, к возможной опасности, аккуратно положил на песок колбу и, покусывая губы, стал потихоньку спасать из бумажника деньги и документы.

Тут-то его и проняло…

Он развернул один паспорт — первым попался «орластый», — потом второй — оба мокрые, как будто только что родившиеся… И вдруг он почувствовал, как под ним, вокруг него и над ним тихо разверзается невидимая бездна.

Он поднял голову: небо, горы, Канарские острова.

— Guten Morgen! (С добрым утром!) — пробормотал он.

— Guten Morgen! — весело откликнулась лежавшая рядом на песке девушка. — Как хорошо здесь! Наверно, лучше, чем даже в Буэнос-Айресе. — И вдруг перешла на русский: — А как же мы пойдем в город? Босиком?

— Ничего страшного, — не слыша себя, на каком-то языке ответил он. — Мы — туземцы…

Он снова вгляделся в охристую вершину горы. Все было где-то за горой. Очень далеко. Некого спросить. Невозможно узнать. Он понимал, что лишь один из паспортов настоящий… Какой? Вернее, он сам, по законам этого мира, должен соответствовать только одному из паспортов…

— Это правда, Саша. Мы теперь как туземцы.

— Как ты меня назвала? — уточнил он, сдерживая натиск тупого ужаса.

— Саша, — слабо удивилась девушка по имени Инга. — А что?

Он взглянул на колбу. Ответ был в ней.

Девушка

словно уловила его мысли:

— А давай умоемся прямо здесь. Так хорошо!

Возможно, он потерял самого себя, но остался на месте рассудок, субстанция, по-видимому, безличная.

— Тогда уж точно станем туземцами. Забудем, как сюда, на этот остров, попали. Надо сначала вернуться домой…

Домой!

Ему стало гораздо страшней, чем в тот момент, когда он в пещере протянул руки к контейнеру.

Он понял: девушка права. Чтобы не сойти с ума, надо хотя бы минутку спокойно позагорать. Вместе с паспортами.

Он приложил их к колбе и потихоньку устроился рядом с Ингой.

— А ты не хотел, — блаженно прошептала она. — Видишь, как хорошо.

Все осталось очень далеко: пещеры, «Павлов-2», мины, окровавленный босс финансовой компании… Все.

Он закрыл глаза. Он. Тот, кто теперь загорал на Канарах, — и больше никто. И лучше было не думать о том, что этому факту вот-вот придется снова ужаснуться…

— Ты здесь? — У Инги был такой голосок, словно она только что очнулась после сладкого сна в своей домашней постельке и — после чего-нибудь еще, тоже очень сладкого…

— Здесь, — немного бесчувственно отозвался он, пытаясь, наоборот, «забыться и заснуть».

Послышалось мягкое, шелестящее движение, словно бег тихой волны по мелкой гальке.

— Знаешь, Саша… — Голос Инги стал ближе. — Я хочу тебе рассказать… Я никому раньше не говорила. У моей мамы были очень трудные роды. Я двигалась ногами вперед и родилась совсем-совсем задохнувшейся. Не помню, как это называется…

— Асфиксия, — еще раз автоматически откликнулся он.

— Вот-вот. Такое гадкое слово… Доктора напугали маму, и она потом все время думала, что я очень слабая, больная и что мне ничего нельзя. — Ее новый вздох, опять утренне-сладкий, никак не вязался с такой грустной историей. — Она за меня всегда очень боялась. Потом мне часто снились какие-то подземелья, подвалы, темные коридоры. Я мечтала, что мама когда-нибудь возьмет меня за руку и выведет наверх, но она сама всего боялась… Я ничего не сказала ей, когда пошла на конкурс. А когда победила, с ней было плохо. Потом… я думала, что все пройдет, но все осталось так же, мне казалось, что я все иду и иду по какому-то очень узкому проходу. Потом появился Марик. Он был такой… Я думала, что он обязательно выведет меня… Вот… Он как будто довел меня до самой последней двери. Но все равно… так получилось. Очень странно, Саша. Ты слышишь меня?

— Угу, — уже как будто проникаясь ее психологическими проблемами, подтвердил он.

— У меня сейчас такое чувство, что я уже вышла… и что вывел меня ты.

— Я? — отрешенно удивился он. «Который из двух?.. Может, кто-то вывел нас обоих?»

— Ты, ты! — не дала она ему додумать грандиозную философскую мысль. — Мне кажется, ты такой спокойный… ты очень сильный человек, Саша.

Теперь вздохнул он… и не ответил… и вдруг ощутил ласковое прикосновение к груди.

Ее пальцы тихой волной побежали к его шее, к щеке.