Канцлер
Шрифт:
Направляя дипломатические депеши в Лондон, он, безусловно, был честен и в оценке русской политики, а если и сгущал краски, так это потому, что был он подвержен приступам черной меланхолии, которая со временем свела его в могилу. Во время этих приступов весь мир для него был раскрашен черно-белой краской без полутонов. Потом черная краска и вовсе стала преобладать, словно пороки вдруг обнажились, и уж чего-чего, а пороков в России предостаточно.
Положение у Вильямса стало критическим. Он понимал, что ввел в заблуждение своего короля, способствовал развязыванию
Не может быть, чтобы все это было так безнадежно. История не идет по писаному. У нее своя дорога. Робкой надеждой, освещающей путь, была у Вильямса болезнь Елизаветы. Кто ж мог предположить, что императрица будет так тяжело переносить свой женский возраст? А в этой нестарой еще женщине, как говорили, открываются все новые и новые хвори… Если она умрет, на престол взойдет Петр III, а это значит, что союз Англия — Пруссия — Россия становится реальностью. При таком раскладе его карьера была бы спасена.
Такими мыслями тешил себя Вильямс, сидя у камина в прохладный августовский вечер, когда секретарь принес большое, обычной почтой присланное письмецо без обратного адреса. Оно было коротким. Некий господин, не называя себя, нагло назначил Вильямсу свидание на Аничковом мосту завтра в восемь вечера:
«Пусть ваша карета на излете моста притормозит, вы правую дверцу отворите, а я подсяду, как бы невзначай». Можно было бы посмеяться над бесцеремонным адресатом и бросить письмо в огонь, если бы не тайный гриф, а попросту говоря, пароль, которым это послание сопровождалось. Уже более года не получал Вильямс письма с подобным паролем.
На следующий день все произошло именно так, как желал безымянный писатель: правая дверца была отворена и в образовавшуюся щель впорхнул маленький, разноцветный, как колибри, господин с огромной шпагой и надуто-надменным выражением лица.
— Трогай, трогай, — прокричал он кучеру по-русски и, перейдя на немецкий, представился: — Барон Иона Блюм, с вашего позволения. Господин посол, я поступаю в полное ваше распоряжение.
Если бы они встали рядом. Иона Блюм, хоть был на каблуках, вряд ли достал бы Вильямсу до плеча. «Чем здесь можно распоряжаться?» — подумал посол с тоской, а вслух произнес:
— Я рад, что кто-то в Лондоне считает мое положение здесь устойчивым.
Ноги барона в башмаках, украшенных пряжками со стразами, не доставали до пола кареты, он неторопливо постукивал ими дружка о дружку, словно торопился бежать куда-то по неотложным делам.
— Не в Лондоне, сэр, а в Берлине, — сказал он быстро. — Вам имя Сакромозо ничего не говорит? — голос барона стал интимным.
— То есть абсолютно, — разрушил Вильямс всю таинственность. — Очень экзотическая фамилия.
— Никакой экзотики, обычный псевдоним… А может,
— Что-то я припоминаю, — Вильямс почесал бровь, он всегда так поступал в минуту задумчивости. — Он не мальтийский рыцарь?
— Пусть будет рыцарь, — согласился Блюм. — Сам он не может ехать в Россию по каким-то только ему известным обстоятельствам.
— Наследил? — усмехнулся Вильямс. Его уже невыразимо раздражал этот маленький, явно закомплексованный человечек. Откуда у коротышек это извечное желание командовать? Эта потребность в жестком, невежливом тоне? Он ведет себя по меньшей мере как равный. Англичанин никогда не позволил бы себе такого тона.
— Это вне моей компетенции, — важно сказал барон, — а я не желаю обременять себя лишними знаниями.
— Большие знания рождают большую печаль?
— Вот именно, сэр. Мы еще вернемся к Сакромозо, а пока я должен сказать следующее. Успехи русских при взятии Мемеля кое-кого озадачили, а проще говоря — завели в тупик.
— Кого-то в Берлине? — поинтересовался Вильямс.
— Нет, в Лондоне. Эти кое-кто были уверены, что построенный Петром I флот сгнил, а новый не построен. При государыне Елизавете русские занимались в основном строительством каналов и портов.
— Вы думаете, Лондон будет воевать с Россией на море? — иронически сощурился Вильямс. — Я ничего не думаю и вам не советую, — обрезал Вильямса Блюм. — Я не прошу у вас и содействия в получении секретных данных о русском флоте…
Вильямс удивленно вскинул брови.
— …благодарение Богу, здесь тропинка протоптана без нас. Но при передаче информации у меня могут быть определенные трудности.
— Определенные? — Вильямс явно издевался над коротышкой.
Что они думают в Лондоне? Кого присылают? Впрочем, этот господин не из Лондона.
— Мне нужны ваши дипломатические каналы, — уточнил барон.
— Я не могу предоставить вам свою дипломатическую почту. Мои отношения с Россией и так оставляют желать лучшего. В Берлине должны это понимать, — голос посла зазвенел от негодования.
— Тише, сэр… Мы ведь служим одному делу. Это мы еще обговорим…
— А при чем здесь Сакромозо?
— Это наш адресат в Кенигсберге и Мемеле. Правда, шифровки мы посылаем не на его имя, а на Торговый дом Альберта Малина. Письма чаще идут не цифирные, а в виде иносказания. Так что вашей дипломатической почте ничего не угрожает… Не желаете бренди, сэр? В такую с-собачью погоду…
Погода действительно испортилась, по крыше кареты барабанил негромкий дождь.
— Спасибо, я не пью бренди, — поморщился Вильямс. — Куда вас отвезти, господин барон?
— Я потом скажу… — Блюм достал большую плоскую фляжку, впрочем, в его кукольных ручках и бокал показался бы бочкой, отвинтил крышку и влил бренди себе прямо в горло. Прополоскав рот, он спрятал фляжку в карман. — Продолжим?..
Дождь невыносимо томительно стекал по стенке кареты, мокрые листья в свете фонаря вспыхивали резким, блестящим светом. От этого начинала болеть голова, а пестрый барон все говорил… говорил…