Кандагарский излом

Витич Райдо

— Да. Меня не за что убивать. Я уверена, вы ошибаетесь.

— И надеешься, что я тебя отпущу, убедившись в твоей лояльности?

— А почему нет? Я ведь действительно не собираюсь обращаться в милицию, описывать вас…

— Почему?

— Я предпочитаю мирное решение проблем и вопросов, без вмешательства третьих лиц. Произошло недоразумение, оно разрешилось…

— Еще нет. Ты уверена, что я неправ. Я уверен, что прав. Что будем делать?

— Искать истину и пути к взаимопониманию.

— Ищи, я послушаю.

— Вы хотите, чтоб я вас убедила в вашей ошибке?

— Жажду. Мне понравилась мысль о бракосочетании, — усмехнулся он.

— Хорошо. Вам заказали Томас?

— Изабеллу Валерьевну.

— Любопытно. Да, таких немного, — запечалилась я. Неужели ошиблась… Скверно.

— Убедишь меня, что ты это не ты или вычислишь заказчика, я, возможно, тебя отпущу, — пообещал. Странный киллер.

— А вам можно верить? — не скрыла сарказма. Я пыталась понять, разыгрывает он меня или нет. А, может, разыгрывает кто-то другой? Но кто мог придумать и срежиссировать столь жестокий, с точки зрения нормального человека, спектакль?..

— Вы не похожи на убийцу.

— Ты много их встречала?

Да, нелепая реплика с моей стороны. Я отвернулась к окну.

— Так что, заключим пари еще на час твоей жизни?

— Может, не надо?

— Хорошо. — Он резко свернул к обочине, и этим, надо сказать, меня напугал.

Темнота, глушь, лес… Здесь мой труп будут искать лет пять. С одной стороны, хорошо — хлопот с захоронением Ляльке меньше, а с другой… Я вдруг четко осознала, что все происходящее не фарс, и смерть — вот она, за стеклом автомобиля, такая же темная и неприглядная, как равнодушная ночь, как черный зрачок пистолета. Кричать, звать на помощь, изображать буйнопомешанную и показывать чудеса винегрета из приемов единоборств? Куда там — живот скрутило от страха, и спина стала мокрой…

А ведь я никогда не боялась смерти. Мне было наплевать на нее, как на рекламный щит над дорогой. Да, есть, но не для меня. А, значит, можно думать отстраненно, не воспринимать всерьез, играть, дразнить, плевать. Я и она — два разных измерения, и срок их пересечения не настал и не настанет…

Но я ошиблась — они пересеклись сейчас, здесь, в уютном салоне машины, в глазах киллера.

— Дошло, что я не шучу? — спросил он, держа меня на прицеле.

— Вы же не станете стрелять здесь? Испортите обивку… стекло…

— Переживу.

Я зачарованно смотрела на вороненый ствол беретты, словно видела его впервые.

Смерть. По молодости она не страшна, потому что тебе некогда о ней думать, да и нет ее, потому что есть ты. Твои дела, мысли, желания, планы, цели. Они колоссальны, а ты — почти Бог. Молодость проходит, и ты понимаешь, что смерть все-таки есть, и ежишься от холода, постигая, насколько она грандиозна, неотвратима, вездесуща, а ты ничтожна, как тля. Это спасает. Помогает свыкнуться, примириться, найти выход. Он прост — всё, что не нравится, отодвигается в глубь сознания или воспринимается под другим, менее неприятным углом зрения. О том, что не нравится, лучше не думать.

Я думала временами, не боясь, а предполагая возможность, внезапность — смерть. Лежала ночью, устав плакать от одиночества, пустоты в душе, в постели, в жизни, и смотрела в окно, в темноту, и думала, что будет с Лялей, если я умру. Кто ей поможет, как она будет жить, что мне нужно успеть сделать, чтобы подстраховать дочь…

Ночь проходила, и утром мысли на эту тему казались всего лишь сном. Какая смерть?! Ведь мне нужно собирать дочь в садик, в школу. Купить ей ручки и фломастеры, сбегать на рынок, отнести сапоги в починку… Дела казались бесконечными и не могли закончиться. Их цепь мне было не разорвать — куда вклиниться смерти? И потом, разве можно забрать мертвую из мертвого мира?

Я обманывала себя и смерть и убегала, и была уверена — обманула, убежала. Но обманулась сама — она меня нашла. А, впрочем, чего я боюсь? Днем раньше, днем позже, все решено, и я почти свыклась с решением. Почти и подвело, дало сбой, напоминая — смерти нет, она не для тебя. Поэтому можно поиграть с ней, пощекотав нервы и напоминая самой себе — я еще жива. И могу еще жить… а это хуже мгновенной смерти.

Шок прошел, страх исчез — я вновь примирилась с финалом. И лишь одно не давало покоя:

— Вы забыли сказать — за что?

Мужчина опустил пистолет на колени и, облокотившись на спинку сиденья, задумчиво уставился на меня:

— Ты либо дура, либо очень смелая.

— Я дура. Не тяните. Скажите и покончим.

— Я хочу правды.

— Зачем?

— Любопытство. Отвечаешь ты — отвечаю я.

— Вы не можете меня убить, у вас слишком добрые глаза.

Мужчина качнул стволом пистолета:

— Совсем недавно они были старые… Выходи!

— Вы не ответили…

— Ты тоже. Давай, — поторопил оружием.

Я с трудом открыла дверцу и вылезла. Ноги не слушались. Тело не воспринимало, холодно или тепло на улице. Я вновь отдала себя страху и сожалению: не от встречи со смертью, нет, — от бездарно потраченной жизни. Ноги не сдержали, и я осела на землю.

— Помочь? — равнодушно спросил мужчина, встав рядом.

— Нет, я сама…

Но встать не могла — приступ слабости. Сознание ушло в ирреальность и четко запоминало пейзаж, не воспринимая его настоящим. Белые пятна, как надпись — здесь был снег, силуэты деревьев, темное небо с одинокими звездочками, и лента шоссе из бесконечности в бесконечность. Все это было, и я еще была.

— Ждать долго? — напомнил о себе палач. А, впрочем, нет, — освободитель. Я посмотрела на него и вдруг поняла, почему не могу надолго всерьез воспринять происходящее и плаваю меж осознанием и неприятием.

— Трагифарс. — Я встала и прислонилась к дверце машины, сунув руки в карманы пуховика.

— Отойди от машины.

— Не отойду.

— Хочешь, чтоб я применил силу?

— Не примените. Вы вообще не тронете меня. Если б вы хотели меня убить, давно бы убили. А вы всего лишь пугаете. Специально.