Кандидат

Корнеев Роман Александрович

Сегодня в его личном деле появится лишняя запись, на один день приближающая его к достижению мечты — дальней разведке, службе в ГКК, новым мирам. Ещё пара минут, пока его не начали снова терзать сомнения. Он ещё не вспомнил, что он при этом теряет.

Они.

Кто такие были эти «они», что такое они представляли друг для друга, и почему они таковыми были? Этого Рэдди не сознавал очень и очень долго. А когда и понял нечто очень важное, то всё равно не смог до конца постичь, почему всё именно так.

То мимолётное знакомство в госпитале и даже

случайная встреча на берегу озера ничему его толком не научила. Он продолжал вести свою обычную жизнь, полную малолетних благоглупостей, искреннего смеха и такого же искреннего голода к жизни. У него были друзья, некоторые из них — те, что навек. Он несколько раз внушал себе, что влюблён, и даже не был каждый раз в полной мере уверен, что это не самообман. Вокруг было полно солнца, счастья, мир был прекрасен, а жизнь, что светила где-то там, впереди, оставалась неведомым призраком. Он жаждал её, своей судьбы, но ему ещё не было дано высмотреть в себе кое-что весьма существенное.

Как бывает со всеми молодыми людьми на свете.

И вот, привязанность сменяется привязанностью, Рэдди-Везунчик не мог пожаловаться на недостаток общения. Любого рода. Но годы шли, процесс формирования характера, который ещё сыграет в его и не только его судьбе свою важную роль, шёл своим чередом.

Неспешно, неизбежно, небрежно и ненужно.

Рэдди подспудно начал задумываться о собственном будущем, но таковы все молодые Третьей Эпохи, рано или поздно им приходится искать в этой странно-свободной и безгранично-неопределённой Вселенной свой собственный путь, пусть ничуть не оригинальный, но — свой, один. А поэтому…

Рэдди ушёл в тот вечер из дома. Странно это — уходить из собственного дома, который строил своими руками, в котором сам же и жил, если не принимать во внимание некое средневзвешенное число обычных его гостей. Нет, Рэдди даже и не приходило в голову разочаровываться в том обществе, в котором прошла вся его жизнь, эти люди и в самом деле были замечательными товарищами, доброта и ум их делали общение беспрерывным праздником, если и пробегала тень по их лицам, так только случайно, лишь украшая собой извечную радость встреч.

Но.

Рэдди уже научился чувствовать свою собственную партию этого окружающего его планетарного масштаба хора, и временами ему начинало казаться, что, и вправду, его роль в этом мире — роль одиночки, прокладывающего себе тропу там, где никого нет… или почти никого.

В тот вечер он бросил своих приятелей сидеть в гостиной и пить пиво из высоких кружек, а Вику… её он оставил на самом крыльце, оставил стоять и смотреть ему вслед, ничего не понимающую, но уже от этого готовую разреветься.

Ему явственно слышалось, как мечутся её мысли, как мерцают в темноте сгущающихся сумерек разом наполнившиеся влагой пронзительно-зелёные её глаза и как отчего-то растёт в ней осознание того, что простой парнишка Рэдди Ковальский, пилот с ПКО в сером кителе, оказался для неё слишком сложным существом. Она, да, именно она не смогла заполнить собой ту пропасть, что

ни с того ни с сего разверзалась под его ногами в иные мгновения. Рэдди что-то в себе нёс, но вот что? И зачем теперь эти бессмысленные размышления.

На эти вопросы Вика ответить не могла, и поэтому осталась стоять там, на крыльце, когда он ушёл в тот вечер из дома, а потом, разогнав оставшихся в доме гостей, она всё аккуратно прибрала под недовольное ворчание домового и сама тоже… ушла.

Навсегда.

Рэдди, что брёл, опустив голову, по сумеречной тропинке, отчего-то себе так явственно всё это представлял, что сердце его, большое сердце человека чуткого и даже немного кажущегося наивным в этой своей чуткости, неудержимо трепетало в груди. В который раз. Нужно терпение, кричал он сам себе сколько раз, да только терпение это такая странная штука… стоит приказать себе, назначить конкретный, пусть и страшно далёкий от сегодняшнего дня срок, как она готова служить вечно. А скажи, что ждать-то всего чуть, как тут же всё терпение иссякает, рвётся с узды…

Рэдди болел душой, в который раз болел душой, всё бродил меж влажных к ночи стволов, дышал их ароматами, слышал ночную возню над головой, и болел.

Как и всегда в подобных случаях, не обошлось без горьких воспоминаний. Бередить старые раны — дело нехитрое, ты потом их поди залечи. Мелькали полуистёртые образы родителей, чиркнула боль воспоминания о сестре, к которой он так и не удосужился заглянуть все эти годы. Сколько раз уже набирал выученный наизусть её код, чтобы договориться о встрече, но силы воли так ни разу и не хватило. Вспомнились те, кого он любил, их волосы, плечи, их радужные мысли, их восторженные глаза…

Всё это ранило больней воспоминаний другого рода — бесконечные расставания, бесконечные слёзы, бесконечные метания по этому глупому ночному лесу. Пора было уж тропинок натоптать, так много всего…

Рэдди словно отчаянно искал в себе самом выход из этого бесконечного всё ускоряющегося водоворота, и не находил.

В небе зажигались одна за другой редкие звёзды Пентарры, Рэдди следил за их мягким подмигиванием и скрежетал зубами. Улететь туда, в Галактику, было бы идеальным вариантом в его положении, да вот только никакой это не выход, так, бегство на ночь глядя в неизвестность, за которой, он знал, лежал такой же океан человеческих мечтаний и проблем, как здесь, на родной Пентарре.

Стоило разве тратить чужое время и собственные нервы для того, чтобы просто подтвердить собственные невесёлые мысли?

Вот и ещё одна звёздочка зажглась, низко-низко, еле видна меж редких крон деревьев на опушке леса. Хотя, пожалуй, для звезды всё-таки низковато.

Рэдди поднялся с земли, машинально отряхиваясь. Что же там светится? Недолго раздумывая, он двинулся вперёд, прямо через протестующе захрустевший кустарник. До неведомого источника света оказалось меньше, чем он думал, однако и туда добрался Рэдди вконец изодранным, рукав куртки висел на каких-то ниточках, свежие царапины саднило.