Кандидат
Шрифт:
И довольно на этом, проехали.
Рэдди откинулся на спинку кресла, подняв глаза к потолку. Весь день сегодня это искусственное небо с пятнами облаков по серой дымке не отпускало его, будто скрывая какую-то тайну. Смарт-краска и её иллюзии. Зачем конструкторы кораблей создают все эти картинки, которые всё равно ничего не меняют, дом — далеко, безумно далеко, и никакие мантры и заклинания погружённого в одиночество разума этого факта не отменят. Человеку плохо, очень плохо в космосе.
Тысячи лет террианская цивилизация продолжает свои опыты по преодолению непреодолимого — люди ныряют в эту бездну с головой,
Именно поэтому космос был и остаётся уделом отчаянных одиночек, борцов с самими собой, героев своей расы, именно поэтому здесь на потолке все эти облака, именно поэтому они бесполезны. Вечный Хронар мог всё это исправить, ведь именно он был для них и домом, и родиной. Прозвучи здесь, меж этих палуб его голос, всё разом стало бы иначе. Но их много, очень много, людей Пентарры, и Вечный не мог поспеть за всеми. Он ждал их дома.
Зачем же тогда этот самообман, ведь его глаза при желании могут отбросить шелуху механических видений, да и самую толщу корпуса идущего в физике парома, растворить силовые тенета внешней брони, и увидеть то, что нужно бы изобразить на этом потолке на самом деле.
Обнажённое, мерцающее в сетчатке глаза мириадом умирающих огней пространство, наполненное пустотой. Вот она, правда.
Вселенная Человека, Галактика Сайриус, стоящий почти на ребре вихрь тлеющего света. Могучее пространство жизни, с сотнями населённых миров и тысячами планет, годных к заселению, но пока не освоенных, не исследованных.
Как мало они ещё знают о своём ближайшем космическом доме, но почему-то уже рвутся дальше, к скоплениям чужого разума Великого Галаксианина, к форпостам старого врага в погружённой в огонь чужой Галактике, к мирам других рас. А может, и новых врагов, хотя и одной бесконечно идущей войны для человечества было более чем достаточно.
Что искал человек среди этих просторов? Новый дом? Старый ему никто заменить так и не смог. Даже многочисленные малые родины, выпестованные, вскормленные Вечными, не отпускали от себя человека. Его самого — не отпускали.
Но было же что-то, что так необходимо было отыскать, было не только для людей, но и для тех, что вели, на самом деле — по собственной воле вели человечество куда-то туда.
Что же они все искали уже тысячи лет, потерянную Терру, ожившую, но не ставшую живой? Бесконечно мудрый, но бесконечно чуждый разум Галаксианина, с которым на само деле можно было найти общий язык и общие цели? Зачем — всё? И зачем тут эти облака…
Остаток времени до отлёта Рэдди так и просидел здесь же, в кресле, отчего-то не ложась спать, отчего-то не отрывая взгляда от медленно кружащихся звёзд, отчего-то не видя ничего вокруг.
Он словно разом растворился в окружившей его тишине, чувствуя лишь одно.
Где-то позади него рождался страх, где-то впереди рождалась ярость.
А он всё никак не мог уловить, что же такое происходит…
Ныряя вместе с остальными в бездонный гравитационный колодец Пентарры, Рэдди даже уж и не помнил того чувства, что так снедало его всего двое суток назад. Дома всегда спокойнее, чем там, в бездонном пространстве. Это знал каждый, кто хоть раз покидал
Они лежали под жарким солнцем Пентарры, подставляя разгорячённые тела ласковым прикосновениям ветра. Было очень тихо, ни шороха вокруг, ни единый летательный аппарат не прорезал безмятежные зеленовато-голубые небеса, только отдалённые птичьи трели напоминали, что ещё существует какая-то реальность, что мир не исчерпывается их ласковыми объятиями. Так они постепенно отходили от сладостных воспоминаний.
Да, они были вместе.
Взгляд Рэдди медленно скользил по мельчайшим чёрточкам её тела, словно пытаясь, что-то выведать у этой смертной оболочки, словно ища ответа на старый вопрос.
«Оля, кто ты? Отчего так сжимается моё сердце при виде твоего лица? Отчего эта боль становится нестерпимой при виде малейших отметин неидеальности мира среди этих милых черт? Следы пережитой боли, следы страхов и печалей, былых трагедий или даже просто неприятностей — от всего этого, былого, прошедшего, именно тебя так хочется защитить, словно именно ты чувствуешь всё это острее, болезненнее всех окружающих, будто в этом ты подобна… подобна…»
Ответа не было и быть не могло, на такие вопросы приходится отвечать всю свою жизнь, и так и не найти ответа. Просто ему не хватало этих черт, он не мог насытиться ими вдоволь, чтобы хватило на сколь угодно малый срок, Рэдди утолял жажду обладания, он обвивал её тело своим, стремясь прижаться как можно теснее, и его подбородок, впившийся в её ключицу, оставлял на атласной коже морщинки складок. Но единение раз от раза прерывалось, оставляя чувство невосполнимой утраты, и к этому Рэдди уже почти привык.
Оля же просто лежала утомлённая, отдыхая. Красноречие сонного лица говорило: Оля — тут, она почти уже дремлет, впитывая те немые слова, что Рэдди был не в силах высказать вслух, слушая его тишину. И нежность, и радость встречи, и неукротимую, яростную любовь, что его переполняла. И она была так же, как и он, предельно счастлива. Хотя бы не время.
Это мгновение немого благоговения перед собственным нагим величием длилось долго, почти вечность. Но, всё же, только почти.
— Оль…
Его голос, как всегда, не выдержал и дрогнул, пришлось натужно проглотить ком, что застрял в горле. И лишь потом повторить попытку:
— Оль, как у тебя дела? Чем живёшь, милая?
— Чем живу… да тем же, видел, дела всё, даже не знаю…
— А у нас всё возня на Базе, «старшие братья» отбывают в Галактику, нас под это дело стали чаще гонять на орбиту и дальше. Как только освободились — я сразу сюда.
Оля тоже уткнулась ему в плечо, давая понять: «конечно же, ты спешил сюда, хороший мой». А Рэдди всё продолжал говорить, сам понимая, что несёт бессвязицу, но не мог остановиться.
— Такое тяжёлое дежурство у меня впервые. Вымотались вчистую, у меня даже не хватило сил следить за посадкой, думал, там же в капсуле и срублюсь, так устал, а сегодня проснулся и ничего, бодрячок!
Тут и Оля улыбнулась.
— Ага, я заметила, вся физиономия в соке измазана, и не стыдно гнусно поедать немытую ягоду?
— Не-е-ет! — усмехнулся Рэдди. — А иначе для чего она существует?! Чтобы её ели. Вот я и ем!
— А помыть?
— А помыть, это уже совсем не то!..
— Эх, ты, хрюша!