Каникулы оборотней
Шрифт:
У командора, похоже, где-то в глубине души проснулось любопытство, видимо, такой он меня еще не видел. Пока я активно пыталась протиснуться между ним и косяком или проползти у него между ногами, он раскрыл кошачьи записки и углубился в чтение. Через пару секунд лицо его стало багровым…
Временно прекратив борьбу, я в очередной раз воззвала к его разуму:
– Прочел, представил, оценил? Теперь ты меня понимаешь?!
– Где этот паршивый кот?! Я сам его убью! – взревел всегда внешне спокойный командор, а я откровенно испугалась за его рассудок… Он отобрал
Я кинулась вслед с воплями:
– Нет! Не надо! Не трогай его!
Вся моя злость на агента 013 мгновенно испарилась, остался только страх за грошовую кошачью жизнь. Алекса очень трудно разозлить, но успокоить потом еще сложнее – он сам выключится, когда все разнесет. А разнести под горячую руку он может все что угодно. А ведь Алексу котик потом не простит, если тот поднимет его за шкирку или, не дай бог, дернет за хвост! Мне он простит многое, но не напарнику – ох уж эти мужские взаимоотношения…
Поймав любимого за свитер, я какое-то время просто ехала, широко расставив ноги и откинув тело назад, но на повороте он вырвался. За нами уже бежали, радостно подпрыгивая и улюлюкая, какие-то мерзкие зеленые карлики, вездесущие хоббиты, из соседних комнат выглядывали привлеченные суматохой сослуживцы…
Когда мы со всей толпой настигли бредущего в оранжерею Профессора, Алекс испустил рык вышедшего на охоту льва! Кот, обернувшись, разом понял, что дело табак, кинулся наутек, но было поздно. Мы мигом загнали его в угол, настал неумолимый час расплаты…
– Ах ты мелкий прелюбодей! Я же тебя своими руками…
– Пощади-и котика-а! – Обхватив ноги Алекса, я упала перед ним на колени, картинно закатывая глаза и голося в лучших традициях российских вдов, а главное, загораживая от него прижавшегося к стенке Мурзика.
Зеленые глаза кота выражали полнейшее недоумение, пока его затравленный взгляд не остановился на своем личном дневнике, нервно подрагивающем в пальцах командора. Все вопросы стали излишни, теперь Пусика могло спасти лишь красноречие…
– Я не виноват. Это всего лишь сны! – возопил он, в ужасе закрывая голову лапками. – Просто сны! Я их записывал с целью систематизации и самоконтроля над процессами внутренней секреции…
Все, кроме нас с Алексом, навострили уши. Им было интересно, нам уже нет…
– Алина, прекрати, – устало попросил мой герой, пытаясь меня поднять, но я поджала ноги под себя и вцепилась в него еще крепче.
– Пощади! Я лучше сама его убью… попозже…
– За что?! Я же ученый, я изучаю подсознательное, – держась за сердце, разволновался кот. – Смилуйтесь! Я больше не буду…
– Алина, не надо, а? Ладно, прости меня, – наконец сдался Алекс. – Я дурак и хам, я виноват, очень. Прости меня, пожалуйста… а кота мы усыновим, если хочешь…
К тому времени собравшаяся толпа насчитывала уже нехилое количество праздношатающихся, и выражение лиц у всех было выжидательное…
– Этого-то я от тебя и ждала, – снисходительно-довольным тоном заметила я, позволяя себя поднять, поцеловать
Агент 013 был прощен, хотя сам долго в это не мог поверить и все ждал возмездия, которое могло нагрянуть в любую минуту, но не нагрянуло… Уже через день Профессор снова разгуливал с характерным для него самоуверенным и самодовольным видом.
На третий день отдыха с утра мы должны были приступить к подготовке материалов по новому (или, вернее, старому) делу. Меня угнетало чувство вины, ведь тогда во Франции я скрыла от ребят некоторые обстоятельства судьбы жеводанского оборотня, или Волчика, как я его про себя называла, с противоречивыми чувствами вспоминая серого разбойника. Мне хотелось, чтобы обо мне все и всегда думали только хорошее, а как ни верти, недоговоренность – та же ложь…
Так что выбора не было. И поэтому, когда мы все собрались в библиотеке, а кот, нацепив очки на нос, уже открыл толстую папку с материалами дела, я со смиренным видом попросила слова. И все им рассказала, одним махом…
Про то, что наш Волк благополучно скрылся, решив начать новую жизнь с белого листа там, где его не знают. Про то, что их было не два (считая Зверя, убитого командором), а неизвестное количество, условно обозначенное Волчиком в письме таинственным словом «несколько». А в заключение призналась, что я плохой агент и сентиментальная дурочка, заслуживающая самого сурового взыскания, но полна готовности искупить, так сказать, и…
Алекс, против моего ожидания, отнесся к заявлению спокойно, только ехидно кивал с улыбкой на губах и с ревностью в глазах. Меня это, честно говоря, сильно нервировало, хотелось пнуть его хорошенько, лишь бы прекратить эти противные кивания. Однако чувство вины было сильнее, и я сдержалась…
А вот наш кот, мой добрый Пушистик, никак не выбился из свойственной ему манеры поведения в таких ситуациях. Он начал орать, стучать лапами по столу, выкрикивая обвинения в предательстве, безответственности, неуважительном отношении к товарищам и тому подобный бред… Мне пришлось внимать ему с ярко выраженным раскаянием на лице. Вступать в конфронтацию бессмысленно, хотелось покончить с этим небольшим грузом на совести раз и навсегда.
При иных обстоятельствах я бы, конечно, заметила, что, дескать, надо и вам быть умнее, мальчики… Доселе неуловимый Волк слишком легко был повержен. Надо было копнуть поглубже, но все-то вам лень, вы понадеялись на удачный случай… Да-а, русский менталитет…
За всеми этими мыстями я продолжала усердно изображать глубокое раскаяние.
Постепенно и сам кот понял, что виновата не я одна, и, неожиданно угомонившись, признал:
– Ладно, Алиночка, твое чистосердечное покаяние зачтется. Теперь, наконец, займемся делом, ведь после обеда нам уже отправляться на задание, а мы еще не разработали первичную стратегию.