Каникулы Рейчел
Шрифт:
– Думаю, что, несмотря на свой рост, она иногда может выглядеть вполне привлекательной, – неохотно добавила мама, сама не веря в то, что говорит.
Похоже, в это не верил и отец, потому что он тут же вставил:
– Нет, красивые у нас – Хелен и Анна… Правда… – добавил он лукаво…
«Скажи, что я тоже – ничего! – мысленно умоляла его я, – ну скажи!»
– Правда, они обе – такие вертихвостки, особенно Хелен, что просто удивительно, что кто-то рискует с ними связываться. Они просто до безумия способны довести!
Видимо, он ожидал понимающих улыбок, но его слова потонули в тягостном молчании. Пациенты смотрели в пол, а я мечтала оказаться
Время тянулось так долго!
– Она хорошо поет, – наконец выпалил папа.
– Ничего подобного! – отрезала мама, взглянув на него так, как будто хотела сказать: «Да заткнись ты наконец!» – Это была ошибка.
Джозефина, разумеется, насторожилась. Итак, теперь им предстояло поведать собравшимся о том субботнем дне, когда мне было семь лет, и мы как раз купили новую кухонную мебель. Старую уже вынесли. Мне было не с кем играть, так что я сидела на кухне одна и от нечего делать распевала песни: «Времена года на солнце», «Ковбой из Райнстоуна» и другие, из тех, какие обычно поют в долгих поездках на автомобиле. Мама, которая лежала наверху с гриппом, услышала меня. Видимо, из-за гриппозного полузабытья, гулкости пустой кухни, детской чистоты моего голоса, у мамы создалось впечатление, что в ее дочери пропадает оперная певица.
Недели не прошло, как мне наняли учительницу пения, естественно, возлагая на меня большие надежды. Учительница очень старалась, но уже через два урока поняла, что не может долее обкрадывать моих родителей, не будучи в силах обещать им никаких успехов.
– Разве что она станет петь только в пустых кухнях, – объяснила учительница моей разъяренной маме. – Но, боюсь, это не всегда возможно.
Мама так и не простила меня. Кажется, она решила, что я нарочно ее обманула.
– Почему ты не сказала мне, что не можешь петь? – шипела она. – Мы столько денег выкинули на ветер.
– Но я тебе говорила! – оправдывалась я.
– Нет, не говорила.
– Говорила.
– Нет!
И я перестала оправдываться, потому что и правда почувствовала себя виноватой в том, что ввела их в заблуждение. Конечно, я предчувствовала, что все это чудовищная ошибка, но мне самой в какой-то момент стало ужасно интересно. Я так мечтала быть талантливой, особенной!
Зачем только папа упомянул об этой истории! Больше, вероятно, говорить было не о чем, и Джозефина объявила занятие законченным.
В тот вечер я начала собирать вещи. Впрочем, я их так и не распаковала. Сумка все еще валялась у моей кровати, и в ней мои трусики, юбки, туфли, джинсы – все комом.
– Куда-то собираешься? – закричала Чаки, увидев, что я взяла из шкафа жакет и бросила его в сумку.
Как и Нейл, Чаки совершенно перестала владеть собой с тех пор, как ей пришлось признать свой алкоголизм. Она успешно сменила Нейла на посту «самого злого пациента Клойстерса». Она орала и шипела на всех, кто попадался под руку, особенно же злилась на своего прежнего лучшего друга – Господа Бога.
– Почему Ты сотворил меня мерзкой алкоголичкой? – то и дело визжала она, обратив взор к небесам. – Почему именно меня?
Джозефина уверяла ее, что этот ее гнев – абсолютно естественная реакция. Что это лишь очередная стадия процесса выздоровления. Надо сказать, все эти объяснения мало утешали меня. Ведь я была вынуждена делить с Чаки комнату и постоянно терпеть ее вопли.
– Мои законные три недели истекают в пятницу, – нервно пояснила я.
– Я тоже рассчитывала сбежать через три недели, – процедила
– Понятно, – смущенно выговорила я. – Я буду скучать по тебе.
Я знала, что действительно буду.
– Я тоже, – буркнула она.
52
На следующее утро мы все, как зверье на водопой, снова потянулись в Аббатские апартаменты. Мы ввалились в комнату, смеясь и толкаясь, спеша занять лучшие места. К нашему огромному удивлению, в комнате оказалось еще двое людей.
Время с каким-то ужасным скрежетом остановилось. Я очень медленно сообразила, что знаю одного из этих людей. Я несколько долей секунды не могла припомнить, где же я его видела, он поразительно напоминал… Доли секунды тянулись, как вечность, пока я оглядывала его волосы, лицо, одежду. Кто же это? Я его знаю, знаю… Неужели? Как это может быть? О боже мой, неужто это?.. Да… Да, это был именно он.
– Привет, Люк, – услышала я собственный голос.
Он встал и оказался выше и крупнее, чем я помнила. Он был небрит и взъерошен. Он был такой родной, что у меня чуть не остановилось сердце. На какое-то мгновение меня переполнила радость. Люк, мой Люк, приехал повидать меня! Но улыбка, мелькнувшая на моем лице, тут же растаяла. Что-то тут не то. Этот человек вел себя совсем иначе, чем мой Люк. У него было каменное лицо, и он не бросился ко мне, не поцеловал, не закружил по комнате.
Немедленно нахлынули воспоминания о нашей последней с ним встрече, когда он сказал, что разрывает со мной. Потом я с ужасом вспомнила о его отзыве. Вот он, отзыв, прибыл сам, лично. А я-то, дура, надеялась, что удастся избежать оглашения.
– Здравствуй, Рейчел, – его недружелюбный кивок и то, что он не назвал меня «деткой», говорили о том, что он прибыл сюда не с миром. Я вздрогнула и съежилась.
Миг, который ушел у меня на разглядывание высокой белокурой женщины, стоящей рядом с Люком, длился, казалось, не меньше часа. Да, и это лицо мне было знакомо. Но ведь это не… Да нет, не может быть… За что мне еще это…
– Привет, Бриджит. – произнесла я онемевшими губами.
Она держалась так же холодно, как Люк, и ответила мне сухим «доброе утро». Я изрядно струсила. Почему-то мне пришла в голову глупая мысль, что нужно познакомить их с Майком и остальными. У меня дрожали коленки. В конце концов, неуклюже представив Майка Джону Джоуи и заново познакомив Чаки с Мисти, я плюхнулась на самый скверный стул. Мне в зад тут же впились пять-шесть пружин, но я этого даже не почувствовала.
Люк и Бриджит тоже сели. Лица у них были мрачные и заранее утомленные. Я просто чуяла могучий интерес Майка и остальных ко всему происходящему.
Мне казалось, что я уже умерла и попала в ад. По холодности Люка и Бриджит было понятно: их визит не предвещает ничего хорошего. «Этого не может быть, это все не со мной происходит!» – думала я. Я была просто потрясена появлением здесь их обоих. Особенно Люка. Ведь мы с ним были так близки, мы так свободно и непринужденно общались. Его нынешние отстраненность и холодность просто пугали меня. Раньше он всегда был так нежен со мной. А вот теперь Люк сидел в другом конце комнаты, лицом ко мне, отгороженный от меня полем холода, и если бы я попыталась хотя бы дотронуться до него, то наткнулась бы не непреодолимую преграду.