Каникулы Уморушки
Шрифт:
Глава пятая,
в которой Маришка и Уморушка узнают о великом реформаторе сцены и его системе
«Кажется, получилось…» – это была первая мысль, пришедшая Ивану Ивановичу в голову, когда он вдруг увидел себя В ТАКОМ ПОЛОЖЕНИИ. [3] Некоторое время время он лежал молча, опасаясь, что вместо членораздельной речи у него может невольно вырваться кошачье мяуканье.
«Только не волноваться… получше сосредоточиться… Подумаешь – в кота превратился… Со Змеем Горынычем обнимался и то ничего…» –
3
Т. е. не сидящим в кресле, а лежащим.
– Вы почему стоите столбом? – спросил он весело Маришку и Уморушку. – Кто теперь нам будет готовить ужин?
– Мы… – робко ответила Уморушка.
– Я… – тихо сказала Маришка.
– Правильно: вы! Но под моим чутким руководством, – Гвоздиков сладко потянулся в кресле и несколько раз запустил коготки в подушку. – Мне с этого вечера тяжело будет возиться с кастрюлями и сковородками.
– Да, конечно, мы еды наготовим! – оживилась Уморушка. – Хотите, картошки нажарим?
– Или отварим в мундире и – с селедкой? А? – предложила Маришка, вспомнив про любимое папино блюдо, которое она умела уже готовить.
Но Иван Иванович почему-то от картошки отказался.
– А не зажарить ли нам курицу? – преложил он юным поварихам. – А можно и рыбу отварить. Как вы думаете?
– Что-то вас на кошачью еду потянуло, – удивилась Уморушка. – Курица, рыба… Чего доброго, еще за мышами бегать начнете!
При упоминании о мышах Иван Иванович невольно вздрогнул, глаза его загорелись, а уши встали торчком.
– Иван Иванович, вы что? – удивилась Маришка. – И правда, за мышами бегать хотите?
Гвоздикову стало стыдно и он сказал:
– Минутная слабость… Вживаюсь в образ… Как учил великий реформатор…
– Кто учил за мышами бегать? – не поняла Уморушка. – Какой реформатор?
– Да не за мышами бегать, а в образ вживаться учил! Станиславский! Великий реформатор сцены! Понятно?
И Гвоздиков стал рассказывать подружкам о великом русском режиссере Станиславском и его системе обучения актеров.
– Для того, чтобы зритель поверил артисту, – объяснял Иван Иванович, – нужно актеру как следует вжиться в образ персонажа. Вот, например, я буду изображать Кота в сапогах…
– Вы его уже изображаете, – подсказала Маришка.
– Только внешне, – ответил тут же старый учитель. – А внутренне? Я должен показать повадки кота, его походку, его привычки… Вот тогда зритель мне окончательно поверит.
– У котов привычка по крышам лазить, – сказала Уморушка. – Вы что: тоже полезете?
– Деваться некуда – полезу, – развел передними лапами по старой привычке Гвоздиков. – Я всегда в любительских спектаклях действовал по системе Константина Сергеевича, и она меня никогда не подводила. У меня всегда был огромный успех.
Иван Иванович поднялся, и, уже стоя на четырех лапах, снова сладко потянулся, запуская в подушку свои острые коготки:
– Готовьте, что хотите,
– Я всегда обед сама себе грею, – сказала Маришка. – Что-что, а газом я умею пользоваться.
Уморушка открыла дверь и выпустила Ивана Ивановича на лестничную клетку.
– Мальчишек нет – это хорошо, – сказал, довольно покачивая хвостом, Иван Иванович. И быстро шмыгнул вверх: туда, где находился чердачный люк.
– Не задерживайтесь долго, Иван Иванович! – крикнула ему вдогонку Уморушка. – И не деритесь там с другими котами, а то еще свалитесь с крыши!
И, захлопнув за собой дверь, Уморушка вернулась в квартиру помогать Маришке готовить ужин: картошку в мундире с селедкой иваси.
Глава шестая,
в которой Иван Иванович Гвоздиков рассказывает капитану Гаидзе нравоучительную историю
На следующий день после странного вызова в Башибузуки и не менее странной встречи на Бисовом Шляхе с облезлым бесенком капитан Гаидзе шел по Большой Собачьей улице в родное отделение милиции на вечернее дежурство. Часы показывали 19.30, солнце спускалось за тополя, и у капитана в душе тихо пела свирель.
«Хорошо, когда кругом хорошо, – подумал Ираклий Георгиевич, слушая голос свирели. – Особенно хорошо, когда хорошо хорошим людям. Хорошие люди должны хорошо жить, я так полагаю».
Он хотел еще что-то подумать важное и полезное о хороших людях, но тут его внимание привлекли две девочки и мальчик, благодаря своему профессиональному чутью, Гаидзе быстро узнал вчерашнего бесенка. Девочки что-то укоряюще говорили мальчишке, но тот не слушал их, а только сердито отмахивался руками и торопился сбежать от назойливых подружек.
– Мариша! Умора! Возвращайтесь скорее! – услышал Ираклий Георгиевич вдруг чей-то голос. Гаидзе машинально поднял голову и с удивлением обнаружил, что ни в одном из окон людей не было видно. Однако девочки, на секунду бросив тормошить мальчишку, как по команде остановились и дружно прокричали: – «Мы скоро, Иван Иванович!» – и, снова вцепившись в несчастную жертву, быстро исчезли вместе с ней за углом.
Ираклий Георгиевич мысленно прочертил траекторию их взглядов, и глаза его остановились на третьем окошке второго этажа. Окно было открыто, но люди из него не высовывались. Единственной живой душой, красовавшейся в нем, был большой серый кот. Увидев милиционера, кот сладко зевнул, потянулся, выгибая спину и царапая когтями подоконник, после чего спрыгнул в комнату на пол и исчез из поля наблюдения капитана Гаидзе.
«Коты кричать не могут, – подумал Ираклий Георгиевич, снимая с головы фуражку и почесывая затылок. – Их горький удел мяукать…»
Однако смута уже поселилась в его душе. Чтобы унять ее, Гаидзе решил вычислить номер этой квартиры и подняться на второй этаж. В спешке Маришка и Уморушка не захлопнули дверь, и она была открыта. Гаидзе остановился перед ней и прислушался. Мужской голос, который две минуты назад призывал девочек вернуться домой пораньше, теперь бодро и весело распевал в глубине квартиры песню о страшно невезучем черном коте. Гаидзе покачал головой и решительно постучал в дверь.