Каникулы Уморушки
Шрифт:
Она положила рулетку обратно в чемоданчик, закрыла его и пошла к выходу. Уже в дверях, собираясь попрощаться с Виолеттой Потаповной, тихо проговорила:
– Наверное, мой диагноз насчет ОРЗ ошибочный… Не давайте внуку аспирин… Пусть полежит, отдохнет…
– Но что же все-таки с ним? – спросила бабушка юную врачиху. – Ходит скучный, глаза отводит, от еды отказывается, на щеках красные пятна… Ума не приложу, что с Петенькой случилось!
– А может быть, он что-нибудь скрывает? И даже в чем-то вас обманывает? – предположила Леля.
– Мой внук не станет обманывать свою бабушку! – обиделась за Петю
– Что говорили профессора – мне мешали узнать мои вечные соревнования. Но мой личный жизненный опыт… – Леля не договорила и, кивнув на прощание головой, отправилась к другим пациентам.
Глава девятая,
в которой не вовремя зазвонил телефон
Иван Иванович и раньше любил немного помурлыкать себе под нос какую-нибудь песенку, а уж когда превратился в настоящего кота, то дал своей слабости волю на всю катушку. Он даже стал напоминать чем-то радиоприемник, который, включив, чтобы послушать новости, позабыли выключить. Богатейший репертуар, накопленный за долгие годы, выплеснул Иван Иванович на своих немногочисленных слушателей. Здесь было все: арии из опер и старинные романсы, народные песни и песни эстрадные, были даже песни без слов (просто мурлыканье). А некоторые вещи Гвоздиков сочинил сам. Весь репертуар Ивана Ивановича почему-то строился вокруг двух-трех тем: о кошках, о мышах, о мартовский ночах. Из огромных мировых запасов песенного творчества он выбирал вещи именно на эту тему. Так, например, в очередной раз сладко потянувшись и поточив коготки о ковер, Иван Иванович вдруг оповещал во всеуслышание:
«Я пушистый серенький котенок,Не ловил ни разу я мышей…»А через минуту, как ни в чем не бывало, серьезно заявлял:
«Жил да был черный кот за углом.И кота ненавидел весь дом.Только песня совсем не о том,Как обидно быть черным котом!»Пока Уморушка и Маришка гадали, как это из серенького котенка мог получиться черный-пречерный кот, Иван Иванович затягивал уже романс собственного сочинения:
«Хоть снег еще лежит на плоских крышах,Но сердце чует март!.. любимый март!..Хвосты котов колотятся по трубам,И всюду слышен гвалт,кошачийгромкийгвалт!..И пусть хозяйки люто проклинаютНас по ночам, —по мартовским ночам!..Мы вопли их иль не заметим вовсе,Иль прямо с крышпошлемко всем чертям!»– Какой снег, какой март, какие вопли, Иван Иванович!.. – пробовала вразумить вошедшего в раж
После таких замечаний Гвоздиков начинал немного сердиться и концерт свой на некоторое время прекращал.
– Послезавтра спектакль, я в роль вхожу, по системе великого реформатора занимаюсь… А вы… Эх вы! – и старый учитель, обиженно свернувшись клубочком, отворачивался к спинке кресла, чтобы не видеть глупых и ничего не смыслящих в театральном деле девчонок.
Но уже через пять или десять минут из глубины кресла вновь раздавалось:
«Тише, мыши, кот на крыше,А котята еще выше!Разбегайтесь, мелкота!Не тревожьте вы кота!»И, услышав это, Маришка и Уморушка радостно переглядывались: кажется, их старый друг сменил гнев на милость!
Пел Иван Иванович про котят, умудрившихся залезть выше крыши, и вечером накануне смотра драмкружка. А спев, надумал и сам погулять на свежем воздухе.
– Вы тут хозяйничайте, – сказал он юным квартиранткам, – а я пойду промнусь. Мурзик с Пантелеичем, поди, заждались меня.
– Какой Мурзик? – удивилась Маришка.
– Какой Пантелеич?! – удивилась Уморушка.
– Кот Пантелеич из семнадцатой, а Мурзик из четвертой квартиры. Очень порядочные коты, оба прекрасно воспитаны. Да вы что, не знаете их разве? – в свою очередь удивился Гвоздиков.
– Не знаем. Нам не до них сейчас, – ответила за себя и за подругу Маришка.
– А я с удовольствием наблюдаю за ними, – прогибая спинку и царапая лапками коврик, сказал Иван Иванович. – Такие краски, такие черточки для роли нахожу – просто на удивление!
– А Мурзик с Пантелеичем, на вас глядючи, не удивляются? – поинтересовалась Уморушка. – Хорош друг, который по-человечески и поговорить-то с ними не может!
– По-человечески как раз и могу, – вздохнул сокрушенно Иван Иванович. – По-кошачьи пока не получается.
И он, дождавшись, когда Маришка откроет ему входную дверь, шмыгнул вверх по лестнице к чердачному люку.
– Совсем окотеет скоро со своей системой, – сделала печальный вывод Уморушка. – Мало ему, что в шкуру кошачью залез, так он из нее еще вылезти норовит, чтобы уж совсем на кота похожим стать. Старательный больно учитель ваш, хлопот с ним – уйма.
Маришка в душе согласилась с подругой, но вслух все-таки сказала:
– Просто он поклонник Станиславского. Если бы не Станиславский, так он, может быть, и в своем костюме сыграл бы. Прицепил бы усы подлиннее и сыграл. А так…
Она еще что-то хотела сказать, но не успела: зазвонил телефон.
– Алло! Я слушаю! – проговорила Маришка уже в телефонную трубку.
– Алло? Это кто? Гвоздиков? Или ты, Даша? Алло! – раздалось в ответ откуда-то издалека сквозь громкое потрескивание.
– Это не Гвоздиков и не Даша, – ответила Маришка. – Тетя Даша уехала, а Иван Иванович на крыше гуляет.
– Где? – удивились в трубке. – На крыше?
Маришка сообразила, что сказала не то, что следовало, и добавила:
– Нет! Уже не гуляет! Они с Пантелеичем, наверное, в сад ушли! – и снова прикусила губу, проговорившись про Пантелеича.