Каникулы в Санкт-Петербурге
Шрифт:
Пока Полина недоумевала по поводу пропажи Максима, сам Максим, не затыкаясь, нес что-то такое, в чем не вполне отдавал себе отчета. Его воображение до того разыгралось, что он сам уже наполовину верил всему, что говорил. Под конец его бурного монолога Полина даже начала улыбаться.
– Кто ты такая, о чем ты и про что, мне это очень интересно, я хочу узнать, что привело тебя в наш город? – ораторствовал Максим.
И Полина начала отвечать, совершенно спокойно и искренне. Ее показания совпадали с тем, что она ему писала. Она, конечно, не призналась прямо и открыто, что приехала повидаться
Оказалось, Полина очень рассчитывала на то, что Максим поможет ей осмотреть город, ей это было важно. Перевоплотившись в некоего воображаемого Андрея, водителя катеров и обладателя иномарок (что шло в разрез с тем, что он говорил до этого, но допустим), Максим заверил Полину, что готов показать ей все, что есть в этом городе, и даже то, о чем остальные могут только догадываться.
И теперь он нес ее чемодан, провожая до хостела. Невский проспект уже погружался в светлый сумрак, окна домов отражали уходящий свет, становясь ярче и глубже, эфемернее и краше, чем они есть, а впереди, на другой стороне Невы, еще светило солнце.
Так они дошли до самого начала Невского, и только тут Максим спохватился, что надо было свернуть на Мойку – там, на набережной, и находился Полинин хостел.
Полина рассказала, что, когда она была маленькая, она не знала значения слова «сепия» и называла этот цвет «предзакатным». Ее никто не поправлял, и она довольно долго думала, что такой цвет и правда есть.
14 июля
Максим 23:57
Прости, плиз, меня срочно дернули в командировку, не мог предупредить заранее. Туда, куда я должен был ехать, помнишь, мы обсуждали, в Европу. Надеюсь, ты нормально долетела. Еще раз прости, мне очень жаль. Надеюсь, ты не сердишься, что так вышло.
Моя дорогая Полина!
Прежде всего хочу сказать: я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю. Когда я была в твоем возрасте, я очень боялась смерти. Это слишком большая, слишком бесконечная мысль для нашего сознания. Как понять: мир есть, а тебя в нем уже не существует? Мне выпало похоронить самых дорогих людей: свою мать, свою дочь, своего мужа. Думаю, человек не может привыкнуть к смерти и не может с нею смириться.
Но я пишу тебе это письмо не для того, чтобы попрощаться и пожелать что-нибудь приятное и хорошее, как принято перед долгой разлукой. Я хочу рассказать тебе свою историю. Эта история про то, как я совершила самую большую в своей жизни ошибку.
Когда я ошиблась, мне было немногим больше, чем тебе сейчас. Я жила тогда в Санкт-Петербурге, городе, который мне пришлось оставить навсегда.
Про Москву говорят: она покоится на семи холмах, а Петербург – это острова, много островов, почти полсотни. Я очень хотела бы, чтобы однажды ты увидела эти острова сама, своими глазами.
Всю свою жизнь в Петербурге я провела на острове. Я появилась на свет в роддоме возле старинной пожарной станции на Большом проспекте. Если свернуть с проспекта на набережную, можно увидеть мою школу – когда-то, в далеком прошлом, женскую гимназию. А если не сворачивать, идти по проспекту прямо и прямо – выйдешь к морю.
А на проспекте среди других зданий стоит пятиэтажный доходный дом, в котором папе дали комнату в одной из коммунальных квартир. Комната была с двумя окнами, одно выходило на проспект, другое – на линию (линиями в Петербурге называются улицы).
Когда я поступила в университет, нам, живущим дома, всегда хотелось поддержать и подбодрить «общежитских», собравшихся со всех уголков страны. Я проводила в общежитии много времени, помогала первокурсникам обживаться, узнавать город, который должен был стать для них домом, как минимум, на следующие пять лет.
У нас был очень дружный курс, состоящий фактически из одних девочек (в силу специальности, конечно), и мы все делали вместе – ходили на субботники и на танцы, занимались и пели под гитару на общей кухне. Девчонки из моей группы влюблялись в старшекурсников, те, кто был посмелее, знакомились на танцплощадке Дома культуры. Совсем смелые и отчаянные искали способ проникнуть на вечер танцев при доме офицеров.
Со своим молодым человеком я познакомилась случайно и влюбилась также случайно, как бы странно тебе ни было читать это, – бабушка тоже когда-то была молода. Честно говоря, мне кажется, сначала я влюбилась не в него самого, а в его профессию, – Леша тогда только-только поступил в Макаровское училище. Он любил море и хотел побывать на всех островах земного шара. И я тоже любила море.
Я очень хорошо помню тот день, когда я познакомилась с Тагановым. Помню место и даже, наверное, могла бы вспомнить точное время. Утром мы ходили на майскую демонстрацию, и мне было очень светло. Все было хорошо: родители, университет и Леша, город с гулкими пустыми переулками, купающиеся в лужах воробьи. И главное – ожидание скорого лета. Летний запах – это запах моря, идущий от Невы. Накануне мы с мамой мыли оба наших огромных окна, и я сама чувствовала себя, как стекло, – чисто отмытое, отражающее солнечные лучи, прозрачное, ясное и сияющее.
Окна в общежитии были открыты настежь. Курили прямо в комнате, и далеко по линии летели обрывки песен под плохо настроенную гитару с металлическими струнами.
Народу в тот вечер было не так уж и много, но из-за того, что во всех углах маленькой комнаты что-то происходило, казалось, что нас была целая толпа. Кто-то спорил, кто-то рассказывал историю, а рассказчика все время со смехом перебивали, в комнате пели, смеялись и даже, кажется, читали стихи.
Я точно помню, что подумала тогда о том, что дом'a – это большие муравейники для людей. Особенно остро это ощущается в общежитии.
Но и родной старый корпус университета, и наш с родителями дом – все это тоже такие муравейники-ульи, которые полнятся самыми разными людьми с их мечтами и надеждами, страхами и амбициями. И город – это тоже некий большой муравейник. Наверное, так я дошла бы до масштабов планеты, но в этот момент вместе с новой партией гостей появился Слава Таганов.
Он так на меня смотрел, как будто никак не мог насмотреться. Как будто у меня на щеке огромное чернильное пятно или растут рога над ушами.