Каникулы вне закона
Шрифт:
Можно поверить. Я бы тоже не обманывал, если бы меня, как его, уволили из спецконторы за провал языкового экзамена. И он провалится в десятый раз, даже если станет доктором филологии. Дальше гостиничных дверей службы для него не будет теперь никогда. Во всяком случае, государевой. Присяга, которую он зачитывал давным-давно перед строем товарищей, уже тогда не имела значения. Заранее не имела… Не перед тем знаменем и не перед теми товарищами присягал, так вот получилось.
— Спасибо, друг, —
— Не положено, — сказал охранник. И, опять после короткого молчания, добавил: — Я звонил старшему насчет дверей. В полночь запираем. Время наступило.
Вот и все.
Он хотел сказать: это не ловушка.
— Они говорили, когда придут снова?
— Нет, конечно…
— По вашему опыту, когда?
— Если ушли, может, и не скоро. Спокойной ночи. Ваш гость уйдет?
— Да, через несколько минут…
До кофе, наверное, мне не суждено было добраться. Над стойкой приема постояльцев моталась рука с поднятой телефонной трубкой.
— Мужчина! Шлайн! — кричала администраторша, невидимая за высоким прикрытием. — Идите сюда! Вам звонок… Мужчина! Шлайн!
— Вот он, этот Шлайн-мужчина, — сказал я, принимая трубку, в которой услышал голос Ляззат.
— Вы живы, слава Богу, — сказала она. — В «Стейк-хаузе» среди трупов вас не было, я уж не знала, что и думать. Мобильник попортило взрывом?
— Это несущественно… Усман убит, — сказал я. — Зарезали.
— Вы видели? — жестко спросила она, не удивившись новости.
Я молчал. А что ещё говорить?
— Не уходите из вестибюля… Нет, поднимайтесь к себе. Через полчаса буду. До встречи.
— Бежать за машиной, дядя Бэз? — спросил Матье, принесший к стойке администраторши мой кофе.
— Спасибо… Нет, теперь не бежать, спасибо за заботу, дружок.
— Тогда?
Пришлось пожать плечами. И спросить:
— Слышал про «Эльф»?
— А-а-а… Ты за этим сюда.
— Значит, слышал. Мне хотелось бы сканировать подлинники всего, что можно найти и заполучить по делу концерна. У меня имелся контакт, но его оборвали. Разнесли в клочки… В ресторане «Стейк-хауз».
— Вот отчего в таком виде! Дядя Бэз, сюда с кондачка не суются… Лучше бы уехать. Прямо сейчас. Если контакт оборвали таким образом, лучше сейчас… Будут и дальше прерывать контакты… э-э-э, пока ты шевелишься… Садимся в машину и в аэропорт. Или восемь часов едем машиной же до Чимкента, там тридцать километров — граница и потом Ташкент. Из Ташкента любой путь…
Мы вернулись на дерматиновый диванчик возле прилавка с машиной «Эспрессо». Я жестами показал кавказцу, чтобы сделал ещё двойной и отнес охраннику при дверях.
— Спасибо, крестник… Но все же, если я буду настаивать?
— Дядя Бэз, здесь это дорого стоит, — сказал
— Ты не говоришь, что невозможно. Так ведь?
— Если за деньги, возможно. Как и в России, никакой разницы.
— Сколько же?
— Бартер.
— Бартер?
— Ты мне со своей стороны, я тебе — со своей. Мы здесь и мы вам, вы там и вы нам. Такая формула. И речь для меня идет о личном… о семье. Значит, и для тебя, дядя Бэз, о личном.
— Что значит — о личном?
Он пожал плечами.
Я понял. Тесть знает, в какие игры с Европой играет зять. И зять получил задание сыграть на этот раз не на передачу, а на прием информации. А тут и я со своим вопросом подоспел. Хотя и чистая случайность, внезапное совпадение, но Матье уверенно и без оглядки говорит о бартере. Для него, если что в разговоре и стало экспромтом, то лишь мое появление в Алматы со своим интересом. Не дело «Эльфа». К которому определенно причастен тесть Матье, а напрямую или опосредованно, видно станет…
Кажется, только меня все застают врасплох.
Отчего не застать и Шлайна врасплох? Пойти к документам своим путем, через Матье, у которого есть полномочия от тестя, и, стало быть, в неприятное положение крестник из-за меня не попадает? Возможно, удастся на этом пути ещё и избежать гнусностей, уготованных мне Ефимом и местной спецслужбой.
— Это упрощает дело, — сказал я. — До конца искренни и обмениваемся друг с другом всем, что знаем. Мы же родственники.
— Да, крестный, — сказал Матье. — Это верно. Завтра… После обеда в четыре я звоню. Не по мобильному. В номер. И встречаемся.
— Кто встречается? — спросил я.
На этот раз полномочий у Матье в запасе не оказалось.
— Встречаемся, и все, — ответил он неопределенно.
Определенности и не требовалось. Тесть и крестный. И поскольку по общему делу, оба теперь — «крестные отцы» своего зятя и своего крестника. Что бы сказал на это Рум?
— Матье, после обеда поздно, а если раньше, совсем рано? Я истекаю временем, как кровью, — сказал я.
— Дядя Бэз, если бы я был боссом…
Матье, ребенок, улыбался. Ни единой морщинки на красивом лице. Он был ребенком себе на уме.
Может, старая боевая кляча Шемякин ещё порадует безжалостного погонялу Шлайна?
В ушах лопнули пробки, как бывает в самолете, круто взявшем на посадку: перепонки болят все сильнее, и вдруг — проходит…
— Дядя Бэз, — сказал громко Матье, — сугубо между нами, верно?
— Говори тише, — ответил я. — Я вполне слышу… Верно.
— Ну и слава Богу, — сказал он с лицемерной заинтересованностью, вставая с диванчика и в согнутом состоянии допивая кофе. Его мысли бежали, наверное, уже далеко.