«Кантокуэн» — «Барбаросса» по-японски. Почему Япония не напала на СССР

Кошкин Анатолий Аркадьевич

После разгрома в 1929 г. китайских милитаристских банд и русских белогвардейцев, которые устраивали вооруженные провокации на проходившей по территории Маньчжурии и принадлежащей СССР Китайско-восточной железной дороге (КВЖД) и нападали на советскую территорию, командование японской армии «резко изменило свои взгляды на Красную Армию». Перспектива усиления вооруженных сил СССР серьезно беспокоила составителей японских планов войны с Советским Союзом. В Японии вновь активизировались сторонники скорейшего нападения на северного соседа. В июле 1931 г. в японской прессе было опубликовано выступление на заседании кабинета министров генерала Койсо Куниаки, заявившего, что «выполнение пятилетки создает серьезную

угрозу Японии… Ввиду этого монголо-маньчжурская проблема требует быстрого и действенного разрешения».

За скорейшее устранение «советской угрозы» выступал и посол Японии в СССР Хирота Хиротакэ, который рекомендовал начальнику генштаба проводить «решительную подготовку против Советской России и быть готовыми в любой момент начать войну с целью захвата Восточной Сибири». В шифровке в генштаб военного атташе японского посольства в Москве подполковника Касахара Юкио от 29 марта 1931 г. высказывалось мнение о том, что «Япония должна продвинуться, по крайней мере, до озера Байкал, рассматривать дальневосточные провинции, которые она захватит, как часть собственной империи и создать там военные поселения на долгие годы».

Составленный в конце 20-х гг. японским генеральным штабом план войны против СССР «Оцу» предусматривал нанесение ударов по советскому Дальнему Востоку с моря и с территории Кореи. После его тщательного изучения в Токио пришли к выводу, что до нападения на СССР необходимо укрепиться в Маньчжурии, чтобы использовать ее территорию и ресурсы для развертывания наступательных операций на советский Дальний Восток и Сибирь с нескольких направлений. Японские стратеги считали, что в самом начале военных действий необходимо перерезать в районе Байкала Транссибирскую железнодорожную магистраль. Командированный генштабом в марте 1931 г. в Маньчжурию и Корею полковник Судзуки Сигэясу докладывал в центр о трудностях ведения военных действий против СССР в случае высадки главных сил армии на побережье восточнее Владивостока. Не могли не учитывать японские стратеги и того, что военное выступление против СССР без активной поддержки других государств было рискованным.

18 сентября 1931 г., после завершения необходимых приготовлений, японские вооруженные силы спровоцировали так называемый маньчжурский инцидент, и через три месяца военных действий вся территория Маньчжурии была оккупирована японской армией. Захват Маньчжурии был чрезвычайно крупной по своим последствиям акцией в плане расширения колониальной империи Японии. Он оказал важное влияние и на последующее развитие японо-советских отношений, поскольку Япония оказалась в прямом пограничном соприкосновении с СССР.

Японские военные историки признают, что в результате «оккупации Маньчжурии появилась возможность повторения сибирской экспедиции». Считалось, что это должно произойти в не столь отдаленном будущем. В качестве обоснования этого приводилась оценка военно-стратегического положения СССР. Так, в докладе военного атташе Японии в Советском Союзе Касахара Юкио, датированном 1932 г., в частности, указывалось: «Развертывая программу вооружений, мы должны ставить в центр внимания Советский Союз. Японо-советская война в будущем неизбежна… С точки зрения обороноспособности СССР для нас было бы выгодным эту войну начать как можно скорее…» Далее военный атташе подчеркивал: «Мы должны быть готовы к тому, чтобы радикальным образом разрешить проблему наших взаимоотношений с Советским Союзом. Учитывая то, что в данный момент военные силы Японии и СССР находятся в непосредственной близости, и то, что СССР, ощущая страх, увеличивает свои вооружения на Дальнем Востоке, нужно быть в полной боевой готовности…»

Стремясь ускорить нападение на СССР, военщина прибегала к различного рода провокациям. Японская военная разведка готовила с этой целью покушение в Москве на посла Хирота.

По словам сотрудника одной из иностранных миссий, это «обязательно вызвало бы войну между Японией и СССР». Склоняя к совершению покушения одного из работников Народного комиссариата путей сообщения, дипломат-провокатор разъяснял, что «это покушение необходимо сделать и что оно будет иметь чисто демонстративный характер». Он говорил, что «дело не в том, чтобы обязательно убить посла, а достаточно двух пуль из ржавого нагана в стекло посольского автомобиля на улицах Москвы».

Советское руководство хорошо понимало, что выход японских вооруженных сил на советскую границу увеличивает опасность неспровоцированного нападения Японии на СССР. В этих условиях Москва активизировала свои предложения заключить пакт о ненападении. В советском заявлении, сделанном 31 декабря 1931 г. японскому министру иностранных дел Ёсидзава Кэнкити и послу Хирота, подчеркивалось, что заключение пакта о ненападении будет служить выражением миролюбивых политики и намерений японского правительства. При этом народный комиссар иностранных дел СССР (министр иностранных дел) М.М. Литвинов отметил в беседе, что СССР уже имеет пакты о ненападении или нейтралитете с Германией, Литвой, Турцией, Персией, Афганистаном, ведет соответствующие переговоры с Финляндией, Эстонией, Латвией и Румынией. Было подчеркнуто, что «сохранение мирных и дружественных отношений со всеми нашими соседями, в том числе и с Японией, является основой нашей внешней политики».

В то время СССР не мог рассчитывать на совместные со странами Запада действия для отпора агрессии Японии, в том числе в Китае. Отношения с Великобританией и Францией были напряженными, а США отказывались дипломатически признать СССР. В одиночку же выступить против Японии Советский Союз не мог.

В Токио не сомневались в искреннем стремлении Советского Союза проводить политику мира на Дальнем Востоке. В секретном меморандуме, составленном заведующим европейско-американским департаментом японского МИД Того Сигэнори в апреле 1933 г., говорилось: «Желание Советского Союза заключить с Японией пакт о ненападении вызвано его стремлением обеспечить безопасность своих дальневосточных территорий от все возрастающей угрозы, которую он испытывает со времени японского продвижения в Маньчжурии». И это было действительно так. В начале 30-х гг. реальная военная опасность для СССР исходила именно от Японии. Германия еще переживала синдром поражения в войне, а основные западные державы — Великобритания, Франция и США — в условиях экономического кризиса были разобщены и занимались внутренними проблемами.

Однако и для Японии, еще не «переварившей» Маньчжурию, скорая большая война с СССР едва ли была возможна.

Думается, не случайно японское правительство долго не отвечало на сделанное Советским Союзом очередное предложение заключить между двумя государствами договор о ненападении. Некоторые японские политики считали, что в сложившихся после оккупации Маньчжурии новых геополитических условиях едва ли целесообразно категорически отвергать саму возможность заключения с СССР такого соглашения. Ведь договор о ненападении с Советским Союзом мог потребоваться Японии при обострении ее отношений с США, Великобританией и Францией в борьбе за господство в Китае.

Однако было понятно и то, что заключение японо-советского пакта о ненападении могло посеять у западных держав подозрения относительно стратегии Японии на континенте, побудить их оказать сопротивление ее дальнейшей экспансии в Центральный и Южный Китай. С учетом всего этого отказ Японии от заключения договора о ненападении последовал лишь спустя год, когда стало ясно, что западные державы не только не окажут в Китае сопротивления Японии, но и будут продолжать снабжать ее стратегическим сырьем и военными материалами.