Кантор идет по следу
Шрифт:
Шатори такая спешка не понравилась, так как он считал, что излишнее скопление людей на месте происшествия ничего, кроме вреда, принести не может. Однако он и виду не подал, что чем-то недоволен.
Увиденное потрясло его. В небольшой комнате весь пол, покрытый линолеумом, был густо забрызган кровью. В комнате стояла обычная больничная койка и стол, выкрашенный белой краской. Несколько опрокинутых табуреток свидетельствовали о том, что дело здесь не обошлось без борьбы.
«Зачем и кому понадобилось убивать эту молодую симпатичную женщину?» Эта мысль не давала покоя
Медицинский эксперт внимательно осмотрел труп.
Казалось, сомнений нет: девушку убили из-за денег. Но тут возникал вопрос: если это действительно так, то почему убийца не забрал деньги? Может, девушка была участницей ограбления машины? Возможно, она запросила большую часть добычи и от нее решили избавиться.
По мнению врача, смерть наступила часа полтора назад. Девушке были нанесены три ножевых удара в грудь, каждый из которых сам по себе смертелен. После того как наступила смерть, девушке еще перерезали вену на шее. Все раны нанесены острым режущим предметом, похоже скальпелем.
– У вас все, доктор? – спросил Шатори.
– Да, труп можно увезти, – ответил врач.
– Пусть он пока останется здесь.
– Пожалуйста, – произнес врач и вышел из комнаты.
Шатори внимательно осмотрел место преступления сантиметр за сантиметром. В углу за чуть сдвинутой занавеской – раковина для умывания. Сухая. На маленькой полочке – предметы женской косметики. Мыло тоже сухое… Значит, убийца даже не пытался смыть с себя следы крови. Кровать, на которой лежала убитая, покрыта голубым байковым одеялом. Прикроватная тумбочка закрыта. Платяной шкаф тоже закрыт. Стол немного сдвинут со своего обычного места, о чем свидетельствуют царапины от ножек на линолеуме. Табуретки, по-видимому, были сбиты вместе со столом. На блестящей поверхности пола следы от обуви и пятна крови. Под окном чугунный радиатор. Занавеска на окне разорвана. Одна створка окна приоткрыта. На подоконнике едва заметные следы чьих-то ног.
– Видимо, ему кто-то помешал, – пробормотал себе под нос Шатори, – вот он и бросил деньги.
В этот момент на пороге появился старшина Чупати.
– Прибыли, товарищ начальник! – Старшина остановился и, увидев убитую, воскликнул: – Эге, а крови-то, все равно что на бойне!..
– Прекратите разговоры.
– Слушаюсь. Ввести Кантора?
– Можете ввести. Пришлите сюда фотографа и криминалиста.
Старшина вышел из комнаты.
– Только аккуратнее работайте, – проговорил Шатори.
– Первым пусть войдет Кантор, – посоветовал Чупати, снова показавшийся в дверях.
– Пусть войдет, – согласился криминалист. – Следы бы только не затоптал.
Чупати бросил на криминалиста презрительный взгляд и спросил:
– Откуда начинать?
– От следов на подоконнике…
Кантор подошел к подоконнику и, обнюхав его, поднялся на задние лапы, опершись передними на подоконник. Понюхав следы, пес выпрыгнул из окошка на землю. Старшина выскочил вслед за овчаркой.
Пока криминалисты изучали следы, капитан Шатори в коридоре допрашивал свидетеля, который первым обнаружил убитую.
Это был мужчина с рыжей шапкой всклокоченных волос и такой же рыжей бородой.
– Кто вы такой? – спросил капитан.
– Я здешний кочегар.
Капитан попросил у кочегара удостоверение личности и начал листать его. Листал, а сам думал, откуда он может знать эту фамилию. «Паку, Паку… Ух, черт возьми, вспомнил!.. Да ведь этот Паку один из завсегдатаев салона Илоны».
– Где вы были сегодня? – Капитан смерил кочегара внимательным взглядом.
– Видите ли, я с полудня работаю в котельной.
Шатори кивнул, не спуская глаз с дрожащих рук кочегара.
– Ваша фамилия?
– К вашим услугам, Пал Паку, – ответил кочегар, взгляд которого был направлен мимо капитана, в темноту коридора.
Этот взгляд почему-то раздражал капитана. Шатори подошел ближе к Паку, чтобы взглянуть ему в глаза. Изо рта кочегара исходил неприятный запах.
«Морфинист!» – догадался капитан.
– Вы не левша? – как бы между прочим, спросил капитан.
– Нет, что вы…
– Тогда попрошу вас закатать левый рукав.
– Зачем? На это у вас нет никакого права. Я ведь свидетель! – запротестовал Паку.
«Да ты, дружок, отъявленный морфинист!» – подумал Шатори и произнес:
– С какого времени работаете в больнице?
– С первого января. Всю зиму я работал по двенадцать часов в сутки. Хотел в труде найти душевный покой…
– Глядя на ваши руки, этого не скажешь – уж больно они у вас холеные.
– Наша котельная работает на жидком топливе, а руки мне беречь надо.
– Вот как! Почему же, разрешите спросить?
– Я, видите ли, художник. Но в этом варварском мире, управляемом антихристами…
– Ближе к делу, – перебил кочегара Шатори. – Скажите, зачем вам понадобилось в десять часов вечера появляться в комнате одинокой девушки? Вы что, ее любовник?
– Нет, что вы, как вы могли такое подумать?! Разве могла такая красавица, как она, поцеловать такое чудовище?
«В этом ты, пожалуй, прав», – согласился с ним Шатори.
– Для меня Марика была как бальзам для души. Я хотел вырвать ее из лап старика. Когда у меня находилась свободная минутка, я рисовал девушку в саду. Иногда она заходила ко мне. Один портрет я подарил ей. Да вон он, лежит на шкафу. Я и в комнату-то к ней войти не решался. Господин главный врач был такой ревнивый, что пообещал мне четыреста форинтов, если я покажу ему Патера, который хотел жениться на Марике. Марика сама жаловалась мне, что она ненавидят этого негодяя… доктора…
«Ну что за болтун», – подумал Шатори о кочегаре.
– Так зачем же вы пришли к девушке? – повторил свой вопрос капитан и быстрым движением закатал кочегару левый рукав. Левая рука была испещрена маленькими черненькими точечками.
Но кочегар, казалось, даже не расслышал вопроса капитана и продолжал:
– Видите ли, товарищ следователь, если бы я не был так беден, то бросил бы главному врачу прямо в глаза его грязные четыреста форинтов.
– Это почему же грязные? Вы что, не слышали моего вопроса?