Капеллан
Шрифт:
– Литургия состоится в воскресенье в девять часов утра, – сказал я, когда командир роты завершил представление. – Желающих исповедаться жду ежедневно в клубе после восемнадцати часов.
Как таковой церкви в роте не было. Ею служил клуб, где в будние дни шли занятия, а в выходные проводили торжественные мероприятия. В воскресенье стулья вытаскивали и разворачивали иконостас. Священник ставил походный алтарь. Исповедь принимали здесь же.
Я понапрасну просидел в клубе три вечера. Никто исповедаться не пришел. Воскресную службу я начал без смирения в душе. Этому способствовал и тот факт, что вел я ее один. Предшественник
5
Причт – состав служащих при церкви.
Приготовив Святые Дары, я вознес молитву и обратился к пастве.
– Есть здесь исповедники?
Ответом мне было молчание.
– В таком случае причащать некого.
Я взял потир и осушил его до дна, после чего смачно закусил просфорой.
– Ни хрена себе! – воскликнул сержант в первом ряду.
Командир роты метнул на него взгляд, и сержант вжал голову в плечи. Я притворился, что не расслышал. После службы контрактники отправились в город, где растеклись по злачным местам. Накануне они получили денежное содержание, так что гулеванили от души. О чем мне сообщил утром владыка.
– Опять твои отличились! – сказал сердито. – Трех амеров отмутузили. Один из них – в госпитале. А ты в это время пьешь вино и просфорой закусываешь. В храме!
– Оставшиеся от причастников Святые Дары священник обязан употребить сам, – сообщил я.
– А то я не знаю! – рассердился полковник. – Но где сказано, что он должен делать это на виду у всех, да еще демонстративно? Гляди, Кап, допрыгаешься! На Куру сошлю.
Я мысленно перекрестился. Кура – пустынная планета на краю галактики считалась последней дырой. Туда ссылали залетчиков. Служить там было тоскливо, народ деградировал и спивался. После Куры попасть в нормальную часть было нереально.
Утро началось с физической подготовки. Контрактники выстроились у полосы препятствий помятые. Их лица несли следы вчерашнего удовольствия. Некоторые обзавелись фингалами. Командиры взводов развели бойцов по стартовым позициям. Пары пошли. Мы с командиром роты наблюдали, как они нехотя бегут по мосткам, лезут по лестницам, прыгают в отверстия в щитах – словом, изображают штурм космического корабля.
– Ползают как сонные мухи! – буркнул командир роты.
Я был точно такого же мнения. Внезапно заметил у стартовой позиции сержанта-матерщинника. В паре с другим контрактником он ждал своей очереди. Колебался я недолго. На мне была такая же, как и на контрактниках, полевая форма, а наперсный крест я оставил в штабе. Устав позволял не носить его на тренировках. Я подошел и дал знак партнеру сержанта отойти в сторону. Сам встал на его место.
– Вы это чего, батюшка? – удивился матерщинник.
– Собираюсь надрать тебе задницу, сын мой.
За спиной раздали смешки.
– Я не из этих, батюшка! – насупился сержант.
– Вот мы и проверим!
Ход занятий сбился. Все, включая командиров других взводов, теперь стояли и смотрели на нас. Рота предвкушала развлечение. Я кивнул взводному.
– Пошли! – скомандовал он.
Полоса препятствий конвойной роты считалась сложной. Ну это как сказать. В академии мы бегали и не такие. Гоняли нас как сидоровых коз. Хотя неизвестный мне Сидор, будь у него коза, животное бы пожалел. Какое после этого у нее молоко?
Матерщинника я опередил сразу. За спиной закричали и заулюлюкали. Соперник наддал. Лестницу мы преодолели почти разом, но у дыры в щите он замешкался – подвела нарушенная возлияниями координация. Я прыгнул, перекатился, уклоняясь от рванувшегося мне навстречу бревна, соскользнул по шесту, протиснулся в щель, и по натянутому канату пополз к финишу. Когда спрыгнул на пол, матерщинник только брался за канат. Крики в зале стихли – болели не за меня.
– Ну? – спросил я сержанта, когда тот встал рядом. – Что насчет задницы?
Контрактники заржали. Они симпатизировали сержанту, но почему бы не посмеяться? Армейская жизнь бедна на развлечения. Матерщинник метнул на меня злобный взгляд, и я понял, что позор мне припомнят.
– Неплохо! – сказал командир роты, когда я вернулся к нему. – Честно говоря, не ожидал. Прохоров у нас в числе лучших.
– Много пил вчера! – сказал я.
Майор кивнул, соглашаясь. «Вот и сказал бы это ему сейчас! – подумалось мне. – Я для них никто, а тебя послушали бы». Однако майор промолчал. Он, как и личный состав роты, встретил меня прохладно. В беседе заявил, что прежний капеллан его вполне устраивал, толку в замене он не видит. Помогать мне воспитывать личный состав майор явно не собирался.
Мстя Прохорова сбылась скоро. Я по-прежнему ждал исповедников в клубе, и они, к моему удивлению, прибыли – с десяток контрактников во главе с Прохоровым. С ними была девушка. Я узнал ее. В роте служили женщины, но Анна выделялась из их среды. Ее щеку пересекал шрам от края глаза до подбородка. По-видимому, рана плохо заживала, и из-за этого рубец вышел толстый и багровый. Лицо он уродовал. В роте, как я знал, девушку звали «Анка-пулеметчица». Импульсной пушкой она орудовала, как кисточкой для макияжа.
– Мы, это… на исповедь, – сказал Прохоров. Я заметил, как другие контрактники заулыбались, и заподозрил подлянку. Прохоров подтолкнул Анну в спину, и она подошла ко мне.
– Грешна, батюшка! – произнесла, склонив голову.
В ее голосе не чувствовалось раскаяния, да и говорила она громко. Исповедники так себя не ведут.
– Слушаю! – сказал я.
– Я влюбилась в нашего ротного священника и мечтаю его соблазнить, – сообщила девушка.
Контрактники в стороне едва сдерживались от смеха. Все ясно: подстава. Мгновение я колебался. Прогнать Анну? Они этого и ждут. В полку будут обсуждать, как капеллан кричал и топал ногами на исповедника. Думал я недолго.
– Это тяжкий грех, чадо! – сказал громко. – Встань на колени!
Анна поколебалась, но подчинилась.
– Как говорят в миру: «Не согрешишь, не покаешься». Так что приступай! – я потянул молнию на брюках. – Нежно и с молитвой.
Контрактники на мгновение застыли, но затем, не удержавшись, заржали. Сгибаясь от хохота, они метнулись к выходу. Анна вскочила и, вся пунцовая, устремилась следом.
Владыка связался со мной в тот же вечер.
– Ты охренел, лейтенант? – набросился он на меня. Обращение по званию демонстрировало высшую степень его гнева. – Предлагать прихожанке совокупление в церкви?!