Капитал. Полная квинтэссенция 3-х томов

Маркс Карл Генрих

Таким образом, разделение труда внутри мануфактуры было продолжением того разделения труда, которое наблюдалось уже на заре истории и до мануфактуры достигло наивысшего развития в ремесле. Понятно, что новое разделение труда, вызванное капиталом, обнаруживало многочисленные взаимодействия и сходства со старым. Несмотря на это, оба они – т. е. то, известное уже в течение веков разделение труда, которое, например, делило людей на различные ремесла, и введенное впервые капиталом разделение труда внутри одной и той же мастерской, – существенно различны между собой.

Все ярче это сходство выступает, без сомнения, там, где внутренняя связь охватывает собою различные отрасли производства. Так, например, скотовод производит шкуры, кожевник превращает их в кожи, сапожник превращает кожу в сапоги. Каждый производит здесь лишь полуфабрикат, а окончательная, готовая форма последнего есть комбинированный результат этих отдельных работ. Сюда присоединяются еще различные отрасли труда, доставляющие скотоводу, кожевнику и сапожнику их средства производства. Но что устанавливает связь между независимыми работами скотовода, кожевника и сапожника? То обстоятельство, что каждый из их продуктов есть товар. Напротив, что характеризует разделение труда в мануфактуре? То обстоятельство, что частичный рабочий не производит товара. Лишь совокупный продукт частичных

рабочих превращается в товар. Общее разделение труда внутри общества обслуживается куплей и продажей продуктов различных отраслей труда; связь между частичными работами мануфактуры устанавливается при помощи продажи различных рабочих сил одному и тому же капиталисту, который употребляет их как комбинированную рабочую силу. Мануфактурное разделение труда предполагает концентрацию (сосредоточение) средств производства в руках одного капиталиста, общественное разделение труда требует раздробления средств производства между многими независимыми друг от друга товаропроизводителями. В мануфактуре железный закон строго определенных пропорций и отношений распределяет рабочие массы между различными функциями; наоборот, прихотливая игра случая и произвола определяет собою распределение товаропроизводителей и средств их производства между различными отраслями общественного труда. Мануфактурное разделение труда предполагает безусловный авторитет капиталиста по отношению к рабочим, которые образуют простые члены принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, не признающих никакого иного авторитета, кроме конкуренции, кроме того принуждения, которое является результатом борьбы их взаимных интересов. Поэтому то же самое буржуазное сознание, которое прославляет как организацию труда, повышающую его производительные силы, мануфактурное разделение труда, пожизненное прикрепление работника к какой-нибудь одной операции и безусловное подчинение частичного рабочего власти капитала, – это же самое буржуазное сознание с одинаковой горячностью поносит всякий сознательный общественный контроль и регулирование общественного процесса производства как покушение на неприкосновенные права собственности, свободы и самоопределяющегося «гения» индивидуального капиталиста. Весьма характерно, что вдохновенные апологеты фабричной системы не находят против всеобщей организации общественного труда возражения более сильного, чем указание, что такая организация превратила бы все общество в фабрику.

Цеховые законы, строго ограничивая число подмастерьев, которым имел право давать работу один мастер, тем самым планомерно препятствовали превращению цеховых мастеров в капиталистов. Равным образом, мастер мог держать подмастерьев исключительно в том ремесле, мастером которого он сам был. Цех ревностно охранял себя от всяких посягательств со стороны купеческого капитала – этой единственной свободной формы капитала, противостоявшей цехам. Купец мог купить всякие товары, но не труд в качестве товара. Его терпели лишь в роли скупщика продуктов ремесла. Если внешние обстоятельства вызывали прогрессирующее разделение труда, то существующие цехи расщеплялись на подвиды или же наряду с существующими основывались новые цехи, однако без объединения различных ремесел в одной и той же мастерской. Таким образом, хотя обособление, изолирование и развитие отдельных отраслей труда цеховыми организациями послужило материальной предпосылкой мануфактурного периода, тем не менее сами цеховые организации исключали возможность мануфактурного разделения труда. В общем и целом рабочий срастался со своими средствами производства настолько же тесно, как улитка с раковиной, и, следовательно, недоставало первой предпосылки мануфактуры: обособления средств производства, противостоящих рабочему в качестве капитала.

В то время как разделение труда в целом обществе – совершается ли оно при посредстве товарного обмена или независимо от него – принадлежит самым различным социально-экономическим формациям, мануфактурное разделение труда есть совершенно специфическое создание капиталистического способа производства.

5. Капиталистический характер мануфактуры

После того как мануфактура уже введена, каждый отдельный успех разделения труда требует наличности более крупного капитала в руках отдельных капиталистов. В самом деле, как мы видим, минимальное количество рабочих, которых должен применять единичный капиталист, предписывается ему теперь наличным разделением труда (припомним пример со словолитней: на одного полировщика приходится два отбивальщика и четыре литейщика; капиталист должен поставить, по крайней мере, этих семерых человек, если он вообще хочет пустить в ход свою словолитню. А чтобы расширить предприятие, ему требуется, по крайней мере, еще семеро душ). Но вместе с тем необходимо соответствующее умножение средств труда и материалов труда, строений, печей и т. д., особенно же сырья, которое должно расти гораздо быстрее числа рабочих. В самом деле, вследствие расширения производства растет производительная сила труда, а следовательно, в течение того же времени и тем же количеством рабочих перерабатывается тем большее количество сырья. Последнее должно находиться в распоряжении капиталиста. Следовательно, в той же мере, как растет мануфактура, наличные средства существования и средства производства данного общества должны становиться капиталом, находящимся в руках капиталистов. «Еще недостаточно того, чтобы в обществе имелись средства существования и производства, необходимые для дальнейшего разделения труда; необходимо, кроме того, чтобы они скопились в руках предпринимателей в достаточно значительных массах, позволяющих вести производство в крупном масштабе… По мере того как развивается разделение труда, неизменное число занятых рабочих требует все более значительного капитала в виде орудий, сырых материалов и т. д.» (Шторх. Cours d’Economie Politique. Paris. T. I. P. 250–251).

Подобно простой кооперации, и мануфактура вызвана к жизни капиталом. Вследствие этого производительная сила, возникающая из сочетания различных работ, представляется производительной силой капитала. Однако между простой кооперацией и мануфактурой есть существенная разница. В то время как простая кооперация оставляет способ производства отдельных лиц, вообще говоря, неизменным, мануфактура в корне революционизирует его и всецело подчиняет себе индивидуальную рабочую силу. Она превращает рабочего в урода, искусственно культивируя в нем одну только специальную способность и подавляя весь остальной мир производительных задатков и дарований; она утилизирует рабочего, как утилизируется скот в государствах Ла-Платы, где убивают животное только для того, чтобы получить его шкуру или его сало. Не только отдельные

частичные работы распределяются между различными индивидуумами, но и сам индивидуум разделяется, превращается в автоматическое орудие данной частичной работы, и таким образом осуществляется на деле пошлая басня Менения Агриппы, которая изображает человека в виде частицы его собственного тела. Если первоначально рабочий продает свою рабочую силу капиталу, потому что у него нет материальных средств для производства товара, то теперь самая его индивидуальная рабочая сила не может быть использована до тех пор, пока она не запродана капиталу. Она способна функционировать лишь в связи с другими, а эта связь осуществляется лишь после продажи, в мастерской капиталиста. Неспособный по своим естественным дарованиям делать что-либо самостоятельно, мануфактурный рабочий развертывает производительную деятельность уже только как придаток мастерской капиталиста. «Работник, владеющий своим ремеслом во всем его объеме, может везде заниматься производительной деятельностью и добывать себе средства к существованию; наоборот, мануфактурный рабочий представляет только аксессуар, который отдельно от своих товарищей не обладает ни способностью к труду, ни необходимой для этого самостоятельностью и вынужден принимать те условия, которые работодателю угодно будет ему предложить» (Шторх. Cours d’Economie Politique. Paris. T. I. С. 204).

Все те познания, понимание и воля, которые развивает в себе самостоятельный крестьянин или ремесленник хотя бы и в малом масштабе, все это в мануфактуре требуется лишь от мастерской в целом. Частичные рабочие теряют духовные потенции (движущие силы) производства, которые сосредоточиваются в протитовес им в капитале. Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства отнимаются у рабочих и противопоставляются им как чужая собственность и порабощающая их сила. Этот процесс отделения начинается с простой кооперации, где капиталист в противовес отдельному рабочему представляет единство и волю общественно трудового тела. Он развивается далее в мануфактуре, низводящей рабочего до степени частичного рабочего. Он завершается в крупной промышленности, которая отделяет от рабочего науку как самостоятельную производственную силу и заставляет ее служить капиталу.

В мануфактуре обогащение совокупного рабочего, а следовательно, и капитала общественными производительными силами обусловлено обеднением рабочего индивидуальными производительными силами. «Невежество есть мать промышленности, как и суеверий. Сила размышления и воображения подвержена ошибкам; но привычка двигать определенным образом рукой или ногой не зависят ни от того, ни от другого. Поэтому мануфактуры лучше всего процветают там, где наиболее подавлена духовная жизнь, так что мастерская может рассматриваться как машина, части которой составляют люди» (Фергюсон А. История гражданского общества. Эдинбург, 1767. Ч. IV, отд. 1, с. 280). И в самом деле, в половине XVIII в. некоторые мануфактуры предпочитали употреблять полуидиотов для производства известных простых операций, составлявших, однако, фабричную тайну.

Английский ученый Адам Смит в своем произведении «Богатство народов» (1776. Кн. V, гл. 1, отд. 2) ярко изображает духовное калечение рабочего вследствие мануфактуры.

«Духовное развитие значительного большинства людей, – говорит А. Смит, – неизбежно определяется их повседневными занятиями. Человек, затративший всю свою жизнь на отправление немногих простых операций (…) не имел случая упражнять свой разум… Он бывает обыкновенно настолько тупым и невежественным, насколько это возможно для человеческого существа».

Но и тело частичного рабочего калечится, и, таким образом, мануфактура впервые доставила материал и стимул к изучению профессиональных болезней.

«Рассечение человека называется казнью, если он получил смертный приговор, убийством, если он не приговорен судом к смерти. Рассечение труда есть убийство народа» (Д. Уркарт. Лондон, 1855).

Вырастая первоначально в некотором роде сама собой, из потребностей труда, мануфактура – т. е. совместная работа, основывающаяся на разделении труда, – как только она оказывается некоторым образом укрепившейся и распространившейся, сознательно и планомерно применяется капиталистами и развивается ими дальше. История мануфактуры в собственном смысле этого слова показывает, каким образом характерное для нее разделение труда приобретает целесообразные формы, сначала чисто эмпирически, как бы за спиною действующих лиц, а затем, подобно цеховому ремеслу, стремится закрепить раз найденную форму в виде традиции, переходящей от одного поколения к другому, и, в отдельных случаях, упрочить их на целые века. Если эта форма изменяется, то, за исключением совершенно второстепенных перемен, – всегда лишь под влиянием революции в орудиях труда. Современная мануфактура – я не говорю здесь о крупной промышленности, покоящейся на применении машин, – или находит свои элементы уже в готовом виде, хотя бы и рассеянными, – например, мануфактура платья в тех крупных городах, где она возникает, – и ей приходится только собрать эти рассеянные члены, или же принцип разделения бросается в глаза сам собою, требуя просто передачи отдельных операций ремесленного производства (например, в переплетном деле) особым частичным рабочим. В таких случаях не требуется и недели опыта, чтобы найти надлежащую пропорцию между числом рук, необходимых для отправления каждой функции [18] .

18

Наивная вера в изобретательский гений, с самого начала проявляемый отдельными капиталистами в области разделения труда, сохранилась еще, по-видимому, только у немецких профессоров. Так, например, господин Рошер назначает капиталисту «различные заработные платы» («diverse Arbeitslohne») в благодарность за то, что из юпитерской головы последнего выскакивает в совершенно законченном виде разделение труда. Большее или меньшее разделение труда зависит от величины кошелька, а не от размеров гения.

Мануфактурное разделение труда создает, следовательно, определенную организацию общественного труда и вместе с тем развивает новую, общественную производительную силу труда. Как специфически капиталистическая форма производства – а на той исторической основе, на которой оно возникает, оно может развиваться только в капиталистической форме – оно есть лишь особый метод производить за счет рабочего относительную прибавочную стоимость или усилить самовозрастание капитала. Оно не только развивает общественную производительную силу труда для капиталиста, а не для рабочего, но и развивает ее путем изуродования индивидуального рабочего. Оно создает новые условия господства капитала над трудом. Поэтому, если, с одной стороны, оно является историческим прогрессом, то, с другой стороны, оно есть орудие цивилизованной и утонченной эксплуатации.