Капитан «Аль-Джезаира»
Шрифт:
Напряжение ослабло. Спать, спать… Роже клюнул носом, но тут же вскинулся. Больного ни на минуту нельзя оставлять без присмотра. Пусть подежурит слуга.
— Разбуди меня сразу, если что изменится, — настрого приказал де ла Винь старому французу.
Время текло. Де ла Винь снова принял дежурство. Больной не просыпался.
Еще одна ночь. Может, влить ему в рот бульона? Нет, лучше не надо, а то еще разбудишь. Лучше не мешать ему. Говорят, что сон лечит. Сильно проголодается или пить захочет — сам проснется.
Под утро — дежурил слуга — больной пробормотал несколько слов по-итальянски.
— Месье де ла Винь, он говорит!
Роже сразу проснулся.
Это были бессвязные, непонятные слова, с долгими паузами между ними; потом больной встал с постели.
— Где я? Что со мной?
Слова звучали отчетливо, но французам были непонятны.
— Parlez-vous francais, monsieur? Je ne puis pas comprendre [10] .
— Да. Где я? Что со мной? — повторил он по-французски.
10
Вы говорите по-французски, господин? Я вас не понимаю (фр.).
— Вы у друзей! Не тревожьтесь!
Де ла Винь лихорадочно соображал. Теперь вперед, теперь сорвать пелену неизвестности! Он прекрасно сознавал таящуюся в этом опасность — ведь вновь обретенная память способна преподнести больному такое, что пойдут насмарку все столь счастливо завершившиеся труды. И все же он задал вопрос:
— К сожалению, мы не имеем чести знать вас. Как ваше имя?
— Луиджи Парвизи.
— Из Генуи?
Молодой человек задрожал от возбуждения. Значит, это и в самом деле тот человек, о котором писал дядя Ксавье!
— Верно, из Генуи. Но откуда вам это известно?
— Сейчас это не важно. Но так или иначе, я очень рад был узнать ваше имя. Разрешите и мне представиться: Роже де ла Винь из Марселя, в настоящее время — служащий компании по добыче кораллов в Ла-Кале.
— Очень приятно. Ла-Каль? Как я попал сюда? Что со мной, месье де ла Винь?
— Об этом после. Вы были очень больны. И наверное, вы проголодались и хотите пить? Что вам принести?
— Пожалуйста, не причиняйте себе хлопот; мне не хотелось бы быть вам в тягость.
К ним уже спешил слуга, предусмотрительно державший в последние дни наготове разные припасы.
За едой Парвизи пытался продолжать разговор.
— Не говорите ничего сейчас, — отбивался де ла Винь. — Вам нельзя утомляться. Я говорил уже, что вы были очень, очень больны.
— Но я вовсе не чувствую себя больным. Так, легкая усталость.
— Тогда поспите еще. Я останусь с вами. И ради Бога, не волнуйтесь. Вы у друзей. Набирайтесь сил. Завтра часок-другой поболтаем. А сейчас вам нужен полный покой, синьор Парвизи.
— Позвольте только мне сказать вам еще кое-что: я так благодарен вам!
Роже радостно улыбнулся — Луиджи Парвизи спасен!
Лишь с большими трудами удалось супругам Мариво и де ла Виню удержать молодого итальянца от безрассудного поступка. Луиджи так и горел сумасбродством, несбыточными планами: прорваться в резиденцию дея и добиться выдачи жены и ребенка.
— Я должен знать, что с Рафаэлой и Ливио, — возражал он в сотый раз на деловые и успокоительные доводы друзей. — Если судьба была к ним милостива и даровала им жизнь, их во что бы то ни стало надо выцарапать из когтей этих бестий!
Мучительные страхи несчастного отца можно было понять. Да, уводить людей в рабство — гнуснейшее преступление, и оно не должно остаться без возмездия. Но как же собирается Парвизи его осуществить? В одиночку? Один против пусть и малочисленной, но организованной и сплоченной силы? Невозможно! Будь здесь Пьер Шарль, может, он сумел бы что-то посоветовать…
— Дождитесь моего кузена, Луиджи, — предложил де ла Винь. — Он великий знаток всего и всех в регентстве.
Друзья правы, полностью правы. Но, Боже, как горько ждать сложа руки! Когда вернется месье де Вермон? Пожимают плечами. Не знают.
Счастье, что маленький гордый Клод принял дружбу нового дяди. О да, Клод был очень горд. Ведь это он, он спас больного! Роза, которую он всунул тогда в его руку… Ну вы же знаете! Другого такого доброго, такого хорошего дяди вообще и быть не может. Он может нарисовать все — коня, верблюда, домики, гнущиеся под ветром пальмы, могучие корабли и маленькие рыбачьи лодки, море, когда оно ласковое и когда оно бушует, папу, маму и самого Клода. Вот он, Клод — совсем такой, каким видит себя в зеркале: смеющийся или плачущий, с растрепанными волосами и чумазой мордашкой, или красиво причесанный и чисто умытый. А еще дядя Луиджи позволяет Клоду и самому рисовать. Картины получались хоть и не такие красивые, как у дяди Луиджи, но ему нравились.
— Надо же какой верблюд! Вы только полюбуйтесь! Какие у него длинные ноги, как он сейчас помчится!
Эти часы с ребенком приглушали боль, но в то же время снова и снова бередили мучительные раны от потери близких Парвизи людей.
Меж тем он интересовался и событиями на родине. Ни одного письма из Генуи пока еще, правда, не было. А Ксавье де Вермон писал сыну и племяннику о переполохе, который вызвало их сообщение, и о преступлении Гравелли.
Было решено, что молодому итальянцу на родину возвращаться не следует, пока он не получит точных сведений о судьбе своих родных и всех остальных, кто остался жив из команды и пассажиров «Астры».
Наконец возвратился в Ла-Каль и Пьер Шарль де Вермон. Долго, мучительно долго пришлось дожидаться его на этот раз.
Он побывал в пустыне, завел новые знакомства, которые помогли ему увидеть новые, никем прежде не исследованные земли. Спасенный итальянец находился на попечении Роже. Возможно ли его выздоровление, оставалось неясным. Меж тем наступила зима. Пересохшие русла ручьев и речек взбухли, переполненные водой. Переправа через них была теперь связана с опасностью для жизни. Чудовищные массы воды, прожурчавшей здесь за зиму, сделали все тропки и дорожки полностью непроходимыми На вершинах Атласского хребта лежал снег. Пьеру Шарлю пришлось задержаться.