Капитан «Аль-Джезаира»
Шрифт:
Глава 17
ПРИГОВОРЕННЫЙ К СМЕРТИ
Я обязательно должен снова поговорить с тем пленником!" Как часто давал себе это обещание Омар, пока его корабль, не спеша, крейсировал в Средиземном море. И вместе с тем его радовало, что краткое пребывание на берегу в промежутках между корсарскими рейдами не позволяло ему съездить в горы Фелициа. Ему очень хотелось поговорить еще раз с бывшим рабом, и вместе с тем он боялся этого разговора. Ему казалось, будто это грозит какой-то опасностью. В чем она состоит, он не знал. Но чувствовал, что с этим человеком связано нечто неожиданное.
Слова Анны Ягурд и старого пленника не выходили из головы корсарского капитана. А что, если оба они правы в своих обвинениях и его профессия действительно постыдная и презренная?
Когда ему докладывали о парусе, он сам лез в «воронье гнездо». А вдруг — «Король Карл»? Но нет, снова нет… Может, старый швед вовсе отказался от рейсов в Средиземное море? О, как ждал Омар этот корабль! Несомненно, все страшатся его, неистового и беспощадного Омара. Вздор, капитан Ягурд: с тобой, твоей посудиной и твоей командой ничего не случится!
Омар готов был даже выдать шведу свою собственную охранную грамоту. На случай нападения на «Короля Карла» других пиратов, алжирских ли, марокканских, тунисских или капитанов триполитанского паши. Пренебреги они его заступничеством — Омар станет мстить, и месть его будет ужасной.
Прошло два лета; зима между ними выдалась спокойной, работы у пиратов почти не было. Омар не находил себе места, он боролся с собой: надо ли разыскивать старого пленника? Надо или нет? Он так хотел этого, так собирался, но в последний момент малодушно отказывался от своего намерения.
Наконец в начале второй зимы после встречи с Анной он все же решился. В сопровождении всего лишь одного слуги-негра Омар поскакал в горы.
«Как Эль-Франси со своим Селимом», — с улыбкой думал он, пробираясь по кручам и ущельям.
Люди с побережья забирались сюда редко, а если и отваживались, то разве что в куда более многочисленной компании. Другие — но не он, Омар, отважный и бесстрашный, лучший из каперских капитанов дея.
Получить у Османа разрешение на разговор с пленником ему удалось без труда. Слава его давно уже гремела по всему регентству, не миновав, разумеется, и ушей работорговца. Так что отказать ему Осман просто не решился.
Бенедетто искренне обрадовался встрече с молодым другом. Однако, что заставило его приехать сюда?
Омар поведал старику о своих последних подвигах, похвалился успехами, затмевающими лавры всех других корсаров.
«Неужели Омар только затем и явился, чтобы доказать мне своими делами, что все мои тогдашние слова оказались для него пустым звуком?» — думал старый итальянец. Казалось, именно так. Но нет, не должно этого быть! Похоже, он запутался и не знает теперь, как вылезти из болота, в которое он увяз из-за этих самых своих успехов.
Бенедетто лишь вполуха слушал рассказы Омара. «Как бы ему помочь? Одними словами его не проймешь», — думал пленник.
Анна? Что? Кажется, Омар назвал только что имя европейской девушки?
— Все, что ты когда-то говорил, выпалила мне прямо в лицо и она.
— Извини, Омар, я отвлекся. Я не понял, о чем ты рассказывал. Повтори еще раз!
«Вот оно как! Мои укоры он пропустил мимо ушей, а вот слова девушки не дают ему покоя. Он противится им, отвергает их, бросается в бой, чтобы забыться, но они снова и снова тревожат его. Два года уже творится с ним это. Два года качает его, словно маятник, туда-сюда, туда-сюда. Корсарские удачи стояли ему поперек дороги. А теперь он хочет услышать приговор из моих уст. Ну что же, хорошо».
Бенедетто не стал дотошно расспрашивать Омара о его чувствах. Для этого молодой корсар был слишком горд. Старик решил зайти с другого конца.
— Столетиями держали вы в страхе и смятении европейское мореплавание, — начал он, — угоняли людей в рабство, унижали их. Почему?
Омар молчал.
— Я отвечу тебе, друг мой: чтобы завладеть сокровищами, которые заработали своими трудами другие. Тебе ведь известно, как приходится выкручиваться жителю Алжира, чтобы ежедневно быть сытым. Сперва посев, тяжелый труд на полях, а когда всходы взойдут, наступает сезон большой жары и засухи. Будущий урожай иссыхает на корню или дочиста сжирается тучами саранчи — не одно, так другое, что-нибудь непредвиденное да случится. Все усилия людей идут прахом. Люди голодают до следующего урожая. Я испытал это: ведь я вынужден был работать на полях Османа. Хотя этот высокородный господин и не трудится, он не голодает, как другие. Его закрома всегда полны плодами прошлых, урожайных лет, и он — могуществен. Сыграй с ним природа злую шутку, у него есть бесчисленное количество арендаторов, из которых он выжмет все, что ему захочется. Или давай поговорим о бедуинах; и у них жизнь не лучше. Хищные звери нападают на их стада, режут предназначенный на продажу скот. Песчаные бури засыпают колодцы, люди и животные остаются без воды. Напрасны все усилия, тщетны надежды. Так угодно Аллаху! — утешаете вы себя. Но ваш бог зовет вас к возмещению понесенных утрат за счет европейцев. Ведь на их судах такие богатые товары! О том, что люди Европы ничуть не хуже твоих братьев, вы не думаете, да и знать об этом ничего не желаете. Ваш разбой снова и снова сокрушает их надежды на счастье, и без того уже изрядно ущемленные их собственными правителями. Чтобы создать товары, за которыми вы охотитесь и которые могли бы быть проданы ими в чужих странах, они проливали свой пот, совершенно такой же, какой вы стираете с ваших лиц, когда ведете по пашне плуг или пасете свои стада. И ты — худший из всех, Омар! Приверженец чужеземных, всеми ненавидимых угнетателей, по их произволу и прихоти обласканный и наказанный. Под стать им и ваши вероучители. То, что турки сделали с вами, вы воспринимаете как судьбу, ворчите, правда, потихоньку, но на том все и кончается. Неужели ты никогда не думал о том, что дей и его советники однажды и тебя могут вышвырнуть вон, как и многих других капитанов?
— Я — Омар! — с той же гордостью своей славой и могуществом, как некогда перед девушкой Анной, сказал он.
— Это значит, что ты не боишься дея? Мой мальчик, что все твое могущество против турок? Для них ты всего лишь инструмент, очень полезный, правда. До тех пор, пока у тебя не возникнут собственные мысли. Следуй слепо линии Дивана, и тогда тебе ничего не грозит, пока счастье не отвернется от тебя. Но вот представь, что ты возвратился несколько раз без призов. От тебя сразу отвернутся, не захотят больше знать. Команда твоя откажется повиноваться капитану, который не может обеспечить ей добычу. Или политика Гуссейн-паши в отношении какого-нибудь государства вдруг неожиданно изменится. Ты же, не зная об этом, захватываешь суда нынешнего союзника! Дей, возможно, попытается даже прикрыть тебя, но удастся ли это ему — весьма сомнительно: ведь ты — самый ненавистный для всех европейцев корсар. Да и своих завистников у тебя — сколько угодно. Тут уж пустят в ход все возможное и невозможное, чтобы тебя уничтожить. «Кто более ценен, — спросят себя турки, — наш новый друг или Омар?» Решит Гуссейн-паша, что новый союзник — дороже, и все, конец тебе.
Лицо Бенедетто помрачнело. «Проклятый прорицатель… накличешь еще беду!» — побранил он себя и сплюнул через левое плечо. И все же парень ясно должен понимать, что к чему. Он должен признать, что его успехи, его воображаемое могущество покоится на глиняных ногах и любой порыв ветра может стать роковым. Деспоты, такие, как алжирский дей, всегда непредсказуемы.
— Не боюсь я дея, а придется — смогу и потягаться с ним, — сказал Омар после долгой паузы.
— Потягаться? Твой юношеский порыв благороден. Только вот вопрос — выиграешь ли. Но попытаться ты должен в любом случае; ведь ты же совсем не тот, кем себя считаешь, — спустил стрелу с тетивы Бенедетто.
— Что ты сказал, отец?
Корсар впервые снова назвал старика отцом.
Итальянец размышлял, стоит ли ему сейчас, так вот, без прикрас, кратко и жестко рассказать Омару все, как есть?
— Сколько у тебя времени? — спросил он уклончиво.
Омар лишь пожал плечами. При чем тут время?
— Расскажи мне о своей юности, — попросил Бенедетто. — Расскажи обо всем, что ты помнишь. Лучше всего, начни со вчерашнего дня или с позавчерашнего, а потом иди все дальше назад. При таком раскладе, возможно, оживет многое, о чем ты иначе бы даже и не подумал.