Капитан Хорнблауэр
Шрифт:
— Мне кажется чудовищным обременять вас на протяжении всей зимы, — сказал он.
— Уверяю вас, капитан, и мадам виконтессе, и мне ваше присутствие доставит величайшую радость. Оставалось покориться.
IX
Лейтенант Буш следил, как Браун пристегивает последним ремешком его новую деревянную ногу, а Хорнблауэр из другого угла комнаты наблюдал за обоими.
— Стой тянуть, — сказал Буш. — Закрепляй.
Буш сел на край кровати и на пробу повел ногой.
— Хорошо, — сказал он. — Подставь-ка плечо. Ну, тяни, чтоб небу стало жарко.
Буш встал, цепляясь за мощное плечо Брауна; Хорнблауэр, следивший за своим лейтенантом, увидел, как на его лице проступило болезненное
— Господи! — слабо выговорил Буш. — Палубу-то качает!
У него закружилась голова — неудивительно, столько времени пролежать или просидеть! Очевидно, ему казалось, что пол под ногами вздымается и падает, а, судя по движениям, стены еще и вращались. Браун спокойно стоял, пока Буш осознавал это неожиданное явление. Наконец Буш сжал зубы, перебарывая слабость. Лицо его ожесточилось.
— Прямо руль, — скомандовал он Брауну. — Курс на капитана.
Браун медленно пошел к Хорнблауэру, Буш цеплялся за его плечо, кожаный кружок на конце деревяшки со стуком опускался на пол при каждой попытке сделать шаг — Буш слишком высоко заносил ногу, а другое, здоровое колено подгибалось от слабости.
— Господи! — повторил Буш. — Помалу! Помалу!
Хорнблауэр успел вскочить, подхватить Буша и опустить его в кресло. Тот тяжело отдувался. Крупное лицо, побледневшее от долгого затворничества, стало совсем белым. Хорнблауэр с тоской вспомнил прежнего Буша, могучего, уверенного в себе, с лицом, словно вырубленным из цельного куска дерева, тот Буш ничего не страшился и был готов ко всему. Теперешний Буш испугался своей слабости. Ему и в голову не приходило, что придется заново учиться ходить, и что ходить на деревяшке — вообще отдельная история.
— Отдохните, прежде чем начинать снова, — сказал Хорнблауэр.
При том, как Буш устал от своей беспомощности, как рвался он быть деятельным, в следующие несколько недель Хорнблауэру порой приходилось ободрять его в желании двигаться. Препона вставала за препоной, всякий раз неожиданная, и всякий раз огорчала Буша непропорционально своему масштабу. Лишь через несколько дней он превозмог слабость и головокружение, и, как только смог опираться на деревяшку, обнаружил — с ней все решительно не так. Трудно было подобрать подходящую длину, к тому же выяснилась удивительная вещь — важно расположить кожаный кружок под строго определенным углом к черенку. Браун и Хорнблауэр на верстаке в конюшне раз пять переделывали протез. Колено, на которое Буш опирался при ходьбе, распухло и воспалилось, пришлось изготовить прокладку для коленной чашечки, не раз и не два переделывать выемку на верхнем конце деревяшки, а Бушу — упражняться помаленьку, чтобы кожа на колене загрубела. А когда он падал — это случалось часто — то всякий раз ударялся культей, которой ушибы причиняли невообразимую боль.
С другой стороны, эти уроки ходьбы помогали скоротать долгие зимние дни, когда по приказу Бонапарта всех новобранцев со всей округи вновь подняли на поиски канувших как в воду англичан. Они пришли в проливной дождь, десяток дрожащих от холода мальчишек и сержант, мокрые до нитки, и едва сделали вид, будто обыскивают дом и пристройки — Хорнблауэр, Буш и Браун в это время благополучно лежали под сеном на неприметном чердачке. Рекрутов покормили на кухне по-царски, и они, наевшись досыта впервые за долгое время, отправились искать беглецов в другом месте — осмотрены были все дома и деревни на мили вокруг.
Следующим событием в однообразной жизни замка де Грасай стало опубликованное бонапартистской печатью сообщение, что английские капитан и лейтенант, Хорнблауэр и Буш, утонули в Луаре при попытке бежать от охраны, которой поручено было отвезти их в суд. Поделом им (замечал бюллетень), смерть спасла негодяев от расстрела, несомненно ожидавшего их за наглые пиратские действия в Средиземном море.
Хорнблауэр со смешанным чувством прочел сообщение, которое граф ему показал — не всякому выпадает честь увидеть собственный некролог. Сперва он даже порадовался:
Хорнблауэр поспешил отделаться от тягостных воспоминаний. По крайней мере, нуждаться Мария не будет — британская пресса позаботится, чтоб правительство выполнило свой долг. Он догадывался, какие статьи появятся в ответ на сообщение Бонапарта: яростное негодование, что британского офицера обвинили в пиратстве, нескрываемые подозрения, что он хладнокровно умерщвлен, а не погиб при попытке к бегству, призывы к ответным мерам. До сего дня британская пресса редко писала о Бонапарте, не вспомнив другого британского капитана, Райта, который якобы покончил с собой в парижской тюрьме. В Англии были уверены, что Райта убили по приказу Бонапарта — то же подумают и о нем. Занятно, что самые действенные нападки на тирана основаны на действиях с его стороны пустячных либо приписанных ему. Британский пропагандистский гений давно обнаружил, что легче раздуть пустяк, чем обсуждать общие политические принципы: газеты отведут больше места обвинениям Бонапарта в гибели одного-единственного флотского офицера, чем преступной природе, скажем, вторжения в Испанию, в ходе которого перебиты сотни тысяч невинных людей.
Леди Барбара тоже прочтет о его смерти. Она опечалится — в это Хорнблауэр готов был поверить, но глубока ли будет ее печаль? Эта мысль пробудила к жизни целый поток догадок и сомнений, которые он в последнее время пытался позабыть — вспоминает ли она о нем, пережил ее муж ранение или нет, и на что он, Хорнблауэр, может надеяться при любом исходе.
— Мне жаль, что это сообщение так сильно вас огорчило, — сказал граф, и Хорнблауэр понял, что все это время за ним внимательно наблюдали. Его захватили врасплох, что с ним случалось редко, но он уже взял себя в руки и выдавил улыбку.
— Это значительно облегчит нам путешествие по Франции, — сказал он.
— Да. Я подумал о том же, как только прочитал. Поздравляю вас, капитан.
— Спасибо, — сказал Хорнблауэр.
Однако лицо у графа было встревоженное — он хотел что-то сказать и колебался.
— О чем вы думаете, сударь? — спросил Хорнблауэр.
— Всего лишь о том, что в некотором смысле ваше положение стало теперь более опасным. Вас объявило погибшим правительство, которое не сознается в ошибках — не может себе этого позволить. Боюсь, что оказал вам медвежью услугу, столь эгоистично навязав вам свое гостеприимство. Если вас поймают, вы будете мертвы; правительство позаботится, чтоб вы умерли, не привлекая к себе дальнейшего внимания.
Хорнблауэр с непоказным безразличием пожал плечами.
— Так и так бы меня расстреляли. Разница невелика.
Он переваривал сообщение, что современное правительство балуется тайными убийствами, и даже готов был счесть это напраслиной — он бы поверил, скажи ему такое о турках, даже о сицилийцах, но не о Бонапарте. Он немного ужаснулся, поняв, что тут нет ничего невозможного — человек, обладающий безграничной властью и поставивший на карту все, окруженный сатрапами, в чьем молчании уверен, не станет выставлять себя на посмешище, если может обойтись простым убийством. Мысль была отрезвляющая, но он заставил себя бодро улыбнуться.