Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
— Ну, Сергей Александрович!.. Да знаете ли, что вы мне сообщили? Да ведь это ж…
Но ему так и не удалось закончить фразу: в камышах раздался шорох, и тотчас же, ломая сухое будылье, оставшееся от прошлогодних порубок, перед нами появился черный как уголь, теперь уже совсем похожий на цыгана, Семен Стеценко.
Он сообщил, что машина отремонтирована и сейнер готов к отплытию. Капитан Белов, сказав, что он скоро будет на месте, отпустил посыльного, подошел к карте, выпустил густую струю дыма и начал рассказывать.
Распрощавшись с нами, капитан Белов пошел к сейнеру. Он шел походкой истого моряка, привыкшего большую часть своей жизни проводить не на спокойной земле, а на качающейся палубе. Свои короткие, но цепкие ноги он ставил по–моряцки прочно. Данилыч, так же как и я, глядя вслед капитану Белову, положил руку на мое плечо и восхищенно сказал:
— Идет чисто крейсер!
Мы долго смотрели вслед капитану Белову: он шел быстро, не оглядываясь. Когда над камышами возвышалась лишь голова его, я взобрался на борт шлюпки и, расстелив карту, стал внимательно рассматривать ее.
Нетерпеливое покашливание Данилыча заставило меня оторваться от карты.
— Что, Данилыч? — спросил я.
— Хочу спросить, Мыкола сказал тебе чего о крестах–то?
— Сказал… Расскажу, как только отойдем… Давай собираться!
— Значит, собираться? — сказал он и, не дождавшись ответа, запрыгал к костру.
Рассматривая карту моря (в который раз!), я задумался. Сначала мысль моя была занята капитаном Беловым, потом на память пришли старые друзья — зверопромышленники и рыбаки Севера, биологи с Новой Земли, охотники на белух в Охотском море. Какие же это чудесные люди! О каждом хоть сказки складывай. Но Белов… После разговора с ним я понял: такие люди не только сберегут море, а еще создадут ему прекрасное будущее. Капитан Белов еще и еще раз доказал, что на Азовском море можно не только развивать формы сущие, заменять малополезные более полезными, но и акклиматизировать, как говорится, новые объекты или виды. Его опыт лишний раз подтвердил, что идея переселения некоторых видов из одного моря в другое перестает быть достоянием теории. Наука уже располагает рядом блестящих примеров. Ну, хотя бы переселение на самолетах в Каспийское море «на племя» в тридцатых годах азовской кефали. Сейчас кефаль на Каспии — промысловая рыба. Отлично прижился там и азовский моллюск — митилястера, ставший на новом месте самым распространенным донным жителем. Потрясающий эффект дал переселенный в Каспийский бассейн азовский кольчатый червь (основная пища осетра и севрюги) — нереис. В 1939–1941 годах в Каспийском море было выпущено всего лишь шестьдесят пять тысяч штук нереиса, сейчас он исчисляется там в миллионах центнеров! А не поучительны ли такие факты, как существование на Каспии тюленя, лососей, белорыбицы и некоторых видов ракообразных! Они не аборигены каспийской фауны, а «варяги», пришедшие сюда с далекого Севера несколько тысячелетий тому назад и отлично прижившиеся на новом месте, и никому в голову не придет теперь сомневаться в том, что они не коренные каспийцы. Сравнительно недавно через Марийскую систему водных путей под днищем корабля в Каспии зайцем проехал гидроидный полип кордилофора. Ему очень понравилось на новом месте, и теперь он «прописался» на постоянное жительство.
Осуществляется акклиматизация тихоокеанского лосося в Атлантике и в морях Белом и Баренцевом. В северные моря выпущен еще и камчатский краб…
Примеров много. Опыт капитана Белова интересен не только тем, что он произведен в пределах одного бассейна, очень неровного по своей среде, но главным образом потому, что это «побуждение» природы дало отличные результаты. В этом опыте резервируются большие возможности. Не есть ли это рычаг, с помощью которого можно будет «поворачивать» жизнь в море и даже управлять морем в интересах государства?
Когда я рассказал об опыте капитана Белова Данилычу, он сначала никак не мог понять моего восторга. Пришлось прочитать ему популярную лекцию о «пищевых цепях» и о «флористике и фаунистике».
Под этими двумя латинскими словами, определяющими растительный и животный мир, подразумевается жизнь моря. Говорил я очень популярно, и Данилыч, человек наблюдательный, понял меня без особых затруднений. Затем я взял карту Азовского моря и показал ему, где и как располагаются звенья пищевой цепи.
Данилыч слушал с большим вниманием. И когда я постепенно дошел до объяснения опыта капитана Белова, он стал особенно внимателен и, сказал бы, даже горд. Как же! Ведь он дружит с Беловым и запросто называет его Мыколой, да и «сам сто раз видел всю эту «чертовщину», ну, там морского червя (нереиса) и эти разные ракушечки, которых на берегу до черта, — из них еще кое–кто рамочки для портретов делает; ну, энтих маленьких крабиков (брахинотус); потом энтого, шо прыгает на песке, чисто акробат (понтагаммарис)…»
Оп продолжал бы еще говорить бог знает сколько, если бы я не перебил его и не сказал, что это видели многие, говорили об этом тоже многие, да и ученых книг об этом написано немало, а вот капитан Белов взял да и сделал опыт: он сконструировал особую драгу из старых сетей и поднял со дна морского несколько бочек ракушек (митилястер и синдесмии), которых с удовольствием пожирают бычки ну, конечно, и другие рыбы, и перевез с восточного берега моря, из района Талгирского гирла, к западному берегу, в район Белосарайской косы. Он осторожно опустил их в море и вслед вылил несколько бочек жидкого илистого грунта. Затем отметил это место на карте тремя крестами и знаком вопроса и стал ждать результатов. К сожалению, у него не было водолазной маски, чтобы самому время от времени посматривать на результаты своего опыта. Он до сих пор проверял свой эксперимент пробными уловами. Но ясной картины не имел. Бычки у Белосарайской косы до переселения туда моллюсков встречались и раньше, но лишь в небольшом количестве, а теперь они паслись на моллюсковых банках у Белосарайской косы, словно овечьи отары на травянистых склонах Кавказских гор. И моллюски расселились здесь, как лесные опята, дружными и тесными семьями.
Вот отчего так радовался капитан Белов!
Когда я закончил объяснения, Данилыч сказал:
— Ай да Мыкола! Это шо ж, как говорится: «Кто бежит, тот и догоняет»?
«Кто бежит, тот и догоняет»! Как это хорошо сказано! Да, люди, подобные капитану Белову, то есть люди передовые, не потягиваются от лени и не шагают вразвалку, а действительно бегут вперед. Да что там Белов — даже безногий Данилыч!.. Но только ли они? А не вся ли страна вот уже почти четыре десятилетия мчится вперед, как сильная река, как мощные потоки горного ветра?
— Ну и орел! — продолжал Данилыч. — А шо, Лексаныч, говорил я тебе, шо Мыкола — мужик на миллион? Говорил?
…Вскоре вещи были уложены. Данилыч сел за руль, я столкнул лодку в воду, и мы отчалили, держась берега. Мы шли на юг, к дельте Кубани. Мы оба были очень возбуждены: опыт капитана Белова вызвал необычайную жажду деятельности. Я сел рядом с Данилычем и, развернув карту Азовского моря, показал ему район, в котором мы должны провести работы по намеченному мною плану.
— Ого! — сказал он. — Да тут дела хватит на хорошую бригаду! Придется нажать, Лексаныч.
Я кивнул в знак согласия. Данилыч увеличил обороты, и мы, пользуясь отличной погодой и попутным ветром, пошли, как говорится, «резать море». По небу плыли белые строгие облака. Данилыч затянул «Широка страна моя родная». Только пел он ее на свой лад: вместо «много в ней лесов, полей и рек» он пел «лесов» морей и рек». Я подтянул ему и вскоре почувствовал, что болезнь прошла, то есть слабость оставила меня, — мне стало очень хорошо от солнца, неба, моря, ветра, гор и песни Данилыча.
50