Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Домик понравился Ларисе, обстановка — нет. Она прошлась по комнатам и сказала:
— Здесь должны быть ковры, цветы, книги и… хорошенькая хозяйка. Что же у нас есть и чего нет? Хорошенькая хозяйка? — Она лукаво сощурила глаза. — Ну что ж ты молчишь, Степан?
— Есть, — сказал я.
— Книг же слишком мало. Ковры должны прикрыть убогость стен и создать уют и тепло. Что вы скажете, дорогой капитан?
Что я мог сказать? Мне нравилась ее болтовня и та манера, с которой она говорила все это. Я шагнул к ней и, по обыкновению, хотел обнять, но она порхнула от меня в сторону и защебетала:
— Нет, не сейчас! Сначала займемся нашим гнездом. Итак, что же у нас есть? Чахлая библиотека морской династии Кирибеевых, несколько стульев, стол, этажерка, шкаф времен осады Порт—Артура, никаких ковров, никаких цветов. Нет, мой милый капитан! В моем лице вы приобрели смертельного врага вашей трубки, вашего мягкого кресла и вашей меланхолии старого холостяка. Защищайтесь! Объявляю войну паукам, которые свили прочные гнезда в углах, вековой пыли и старому, почтенному хламу. С сего числа я открываю двери для добрых друзей человека: для солнца, для свежего воздуха, для новых книг, для мягких ковров, для неспокойных людей. Только старые совы, филины да медведи прячутся подальше от света.
Я молча с восхищением смотрел па нее. Она насупила брови, сделала сердитое лицо и, засучив рукава, двинулась ко мне.
— А, вы молчите? Значит, соглашаетесь. Тогда полный вперед! Снимайте заглушки с иллюминаторов!
Она тут же начала открывать окна, выносить «лишние вещи», которые стояли в доме годами, поснимала со стен различные отцовы и мои сувениры. Мне показалось очень забавным ее хозяйничанье, а вкус в расстановке мебели оригинальным. Я с увлечением помогал ей.
Мы легли спать в два часа ночи. Я так устал, как будто две вахты отстоял. Хотя от нашего кирибеевского гнезда не осталось и пушинки, но все выглядело замечательно…
Капитан неожиданно замолчал. По его лицу было заметно, что в нем в эту минуту происходит какая–то внутренняя борьба. Мне снова показалось, что Кирибеев сожалел о том, что разоткровенничался со мной. Я испугался, что он прекратит свой рассказ. Меня охватило такое чувство, которое бывает, когда читаешь книгу и вдруг замечаешь, что на самом интересном месте не хватает нескольких страниц.
Но Кирибеев продолжал:
— Через неделю я сдал «Сучан» и пошел капитаном на старенький, крохотный транспортишко «Сахалин». Он стоял на линии Приморск — Хакодате — Кобе.
Это была первая разлука с женой. До женитьбы я не любил подолгу засиживаться на берегу. Я считал, что на берегу могут жить члены всех профсоюзов, кроме профсоюза водников. Массовки, митинги, собрания, каждый день под ногами земля — это не по мне. Я люблю горячее дело: чтобы не только в душе, но и под ногами трепетало. Но на этот раз, профессор, я был прихвачен к берегу двухтоповым узлом: куда ни двинусь, а все на Тигровую сопку оглядываюсь. Теперь я думаю, что моряку не надо жениться. Море ревниво. Оно не терпит, чтобы моряк делил свою привязанность, и строго наказывает тех, кто на море идет как в гости. Есть такая поговорка: «Если ты казак — сиди на коне, а коль моряк — то на корабле».
Простился я с Ларисой. Не скрою, тяжеловато мне было в то утро покидать дом, тем более что у нас стало чертовски уютно.
Возвратись из рейса, я с трудом дождался окончания всех портовых формальностей и почти рысью взбежал на Тигровую сопку, ворвался в дом как ураган и чуть–чуть не задушил Ларису в объятиях.
И так было каждый раз. Я шел вниз медленнее, чем наверх. Я все время думал о ней. Стою на мостике и вдруг перестаю слышать даже всплеск волн, шум корабельной машины; в моем воображении возникает она, да так ясно, будто рядом стоит.
И я думал тогда, что моя жизнь без Ларисы все равно что корабль без машины, так… железная коробка.
Мы условились с ней, что когда я вхожу в порт, то даю сигнал «прошу причал», а она, если это было вечером или ночью, гасит огонь, потом зажигает его снова. И я уж знал: «Ага, меня ждут».
В первые месяцы все шло хорошо. Но кончилось лето, начались тайфуны, дожди, и Лариса вдруг стала жаловаться, что ей скучно, что она не хочет сидеть дома.
И почему, мол, мы все время вдвоем? Я заговорил о ребенке, но она и слышать не хотела. Она сказала, что сначала нам надо самим пожить, а если появится ребенок, мы не сможем так, как теперь, любить друг друга, что ребенок обязательно отнимет чью–нибудь любовь.
А мне очень хотелось иметь ребенка! Знаете, профессор, когда человек проживет полжизни одиноко, как березка при дороге, ему хочется кому–нибудь сказать: «А ведь так жить, братцы, нельзя, надо по–другому». Каждый человек думает, что если бы ему довелось начинать жизнь сначала, то многое он сделал бы не так, как было, а умнее и, может быть, веселее. Вот и мне хотелось иметь человечка, которому я мог бы все эго внушать с пеленок.
Возможно, из этого ничего бы и не вышло. Однако кто не мечтает произвести на свет гения?
Когда я настаивал, она плакала, говорила, что я эгоист, только о себе и думаю. А почему о себе?.. Ну что на свете может быть лучше детей?.. Брак без детей, профессор, не брак, а так… сожительство.
Иногда она не возражала мне: молча выслушает, вздохнет, отойдет в сторону, прищурит один глаз, сделает разнесчастное лицо и скажет:
— Ну?!
Я ничего не понимал, а она этак притворно заплачет:
— Степан! Ну же!
А сама пальчиком показывает на щеку, куда мне, дескать, следует ее поцеловать. А когда я подходил, она бросалась мне на грудь:
— Эх и злючкин ты!
Ну, я ей уступил. Уступил сначала в этом, а потом начал уступать и в другом.
— Вы, наверное, подумали — зачем я это делал? А черт меня знает! — сказал Кирибеев и, словно спохватившись, быстро проговорил: — Хотя нет, почему черт?.. Вот если бы теперь это было, я не сделал бы, а тогда на все был готов. Так и искал, что бы еще сделать для нее! Купил рояль, ковры, привез из Японии разные безделушки, картины на шелку, лак, слоновую кость. Но к вещам она была в общем равнодушна. Ее мучило одиночество. Позвал гостей, чтобы ей не было скучно. Потом мы сами стали ходить в гости. Вскоре завязались знакомства, появились друзья. Среди них оказались люди интересные, серьезные, но и пустельги было немало.