Капитан Невельской (др. изд.)
Шрифт:
— Какой ужас! — воскликнула Катя.
— Это просто какая-то горячка! — заметила Екатерина Николаевна.
— Да это так горячкой и называется там. Золотая горячка, лихорадка — так и пишется и говорится… И вот жители города, оставив все занятия и работы, бросились копать золото. Из крепости Сан-Франциско разбежался весь гарнизон! — воскликнул Геннадий Иванович. — Остался один губернатор с детьми да со стариками.
— У меня тоже золото, но до этого еще не дошло! — опять пошутил Муравьев.
— Да! И его приказания, угрозы, увещевания не действовали!
…Когда все разъезжались, Зарин сказал капитану:
— Благодарю вас, Геннадий Иванович, приезжайте к нам, пожалуйста, еще.
Солидный, полный и обычно надменный гражданский губернатор коротко, но почтительно поклонился и крепко пожал руку Невельского.
— Ваши рассказы удивительны, — пролепетала Саша, приседая.
— Я очень рада, что познакомилась с вами, — прощаясь, сказала Катя. — Я никогда не слышала ничего подобного!
Она смотрела ясным, восторженным взглядом, и ей казалось, что она давно уже знает этого удивительного человека.
— Приезжайте к нам еще, Геннадий Иванович, — сказала Саша.
— К нам запросто и в любое время, Геннадий Иванович, — добавил Владимир Николаевич.
Вся семья провожала капитана и губернатора с женой.
— Он порядочный и благородный человек, — сказал дядя, возвратившись в столовую.
— Он — брат Ворона! Что ты скажешь? — внезапно приостановившись среди зала, спросила Катя у сестры.
— Как это удивительно! Теперь мы будем думать о нем, не правда ли?
В Смольном сестры, как и все воспитанницы, привыкли думать о ком-нибудь, например об учителе-французе, о кузене подружки — молодом офицере, и воображать, что влюблены.
Катя сама не знала, чего она хочет, но чувствовала, что сильно встревожена; ей не хотелось уходить, хотелось петь, смеяться.
А Невельской, сидя рядом с губернатором в экипаже, думал про Ахтэ: «Не нравится все же мне эта личность».
— Ахтэ желает, чтобы я был с ним в приятельстве, и обижается, что не открываю секретов, — сказал он.
— Будьте с ним осторожны, — отозвался Муравьев по-французски. — Это шпион Берга и Нессельроде. Но пока он в Сибири, будет плясать под мою дудку, — добавил губернатор по-русски. — Как бы ни пыжился и ни выказывал амбицию.
Невельской теперь смотрел как-то спокойнее на заговор и уж никак не предполагал, что к нему могут придраться.
Сегодня с утра капитан ждал праздника, сейчас все исполнилось, день прошел очень приятно, и мысли вернулись к делу. Он решил, что надо еще раз поговорить с Муравьевым как следует, что нельзя сдаваться.
Дамы с Мазаровичем и Струве уехали вперед. Когда губернатор и капитан подъехали ко дворцу, кучера отводили пустые сани, на которых те, видно, только что подкатили.
Невельской вылез вслед за хмурым губернатором, лица которого он не видел, но чувствовал, что настроение у него неважное.
— Мне бы необходимо было поговорить с вами сегодня.
— Да, пожалуйста… конечно, — мягко ответил губернатор, как бы извиняясь за свое дурное настроение. — Мы проведем вечер наверху втроем. Подымайтесь к ужину, сегодня больше никого не будет…
Утром за кофе Катя сказала:
— Какой все-таки огромный мир открыт перед мужчиной! Как бы ни были прекрасны творения Жорж Санд, но все-таки мы так ограничены… Как жаль!
— Ты впечатлительная, и во всем виноваты твои нервы, мой друг.
— Ах, нет, тетя, это не нервы!
— Посмотри, как тяжело пришлось Екатерине Николаевне! Поверь, все это прекрасно выглядит в салоне, а не на самом деле.
— Нет, это прекрасно и в самом деле, — мечтательно сказала Катя.
— Ты не знаешь жизни, моя милая.
— Я теперь буду читать о путешествиях… Я перерыла все наши книги и не нашла ни одного морского романа.
«Если бы я была мужчиной, — думала Катя, — сколько бы энергии, кажется, могла бы выказать».
Сегодня утром ей хотелось плакать от мысли, что этого никогда не будет. Правда, все это лишь разговоры в салонах, фантазии. Так обидно!
Дядя сказал, что надо быть безумцем, чтобы отважиться по нынешним временам пойти на такое открытие без императорского повеления, которое, правда, пришло, но позже. Впрочем, он говорил, все хвалят за это Геннадия Ивановича.
Светлая столовая с высокими окнами выходила на балкон и в сад. На стеклах по ледяным узорам пятнами пробивается раннее солнце. Кое-где окна оттаяли, и видно, что балкон завалило снегом и дверь приперта высоким сугробом; сквозь незамерзшую верхнюю часть окон видны деревянные, обросшие инеем столбы, державшие крышу.
— Во всех вчерашних рассказах капитана есть глубокий смысл! — сказал дядя. — Все они об одном и том же — об энергии и деятельности иностранцев и о нашей бездеятельности. Он не зря рассказывал про Вальпарайсо и Гавайи, он говорит об апельсинах, а осуждает всю нашу тихоокеанскую политику. Он умница. Недаром Николай Николаевич ушел задумавшись. По сути дела, Геннадий Иванович совершил первый и самый важный шаг к тому, чтобы Россия вошла в общение со всеми государствами, лежащими на Тихом океане. И в то же время он великолепно видит все опасности, таящиеся в этой отваге калифорнийских золотопромышленников и в разных там успехах американских негоциантов в Вальпарайсо.