Капитан первого ранга
Шрифт:
— Прошу прощения, сэр, но на всем корабле нет ни единого зернышка кофе. О Господь Всемогущий! — сокрушался Киллик.
— Стивен, я, пожалуй, выйду, — произнес Джек Обри, опасливо косясь на пчел, и, опустив плечи, кинулся вон. — А еще называется образцовый фрегат, — фыркнул он, проглотив стакан воды у себя в спальне. — В чем же это он такой образцовый? Двести шестьдесят человек остались без кофе!
Ответ стал очевиден спустя два часа, когда адмирал порта просемафорил: «Резвому» выйти в море.
— Дать «квитанцию», — приказал Джек Обри, когда ему передали текст семафора. — Мистер Симмонс, будьте добры, прикажите сниматься с якоря.
Наблюдать за тем, как это происходило, было одно удовольствие. После того как дудка просвистала «Всем сниматься с якоря!», матросы деловито устремились
— Продолжайте выполнять свои обязанности, мистер Симмонс.
Теперь «Резвый» удерживался одним якорем, и, после того как матросы снова навалились на вымбовки, корабль стал медленно двигаться до тех пор, пока не оказался над самым якорем.
— Якорь на панер, сэр, — доложил боцман.
— Якорь на панер, сэр, — сообщил капитану старший офицер.
— Продолжайте командовать, мистер Симмонс, — отозвался Джек Обри.
Наступил критический момент: матросы должны были наложить новые бензели — лини, которые соединяли якорный канат с проводником, наматывавшимся на баллер шпиля, а также ослабить марсели, с тем чтобы извлечь якорь из грунта. Даже на лучших судах такое дело не обходится без суматохи, а в этом случае, когда течение шло наперерез направлению ветра, счет шел на секунды, и Джек Обри рассчитывал услышать целый залп распоряжений.
Старший офицер подошел к обрезу квартердека и, взглянув вперед и назад, произнес:
— Поднять якорь. — И затем, прежде чем успел стихнуть топот ног, добавил: — Паруса ставить.
Больше не было произнесено ни слова. И тотчас ванты оказались облепленными матросами, лезшими на мачты. Марсели — с большим пузом, ловко скроенные — в полной тишине были отданы, шкоты выбраны, реи подняты, и «Резвый», ринувшись вперед, без команды поднял якорь. Но это еще не все: прежде чем вспомогательный якорь был взят на фиш, были поставлены кливер, фор-стаксель и фока-брамсель, и фрегат рассекал воду все быстрее, держа курс почти прямо на маяк Нора. Все это происходило без единого слова или звука, не считая дикого «у-у-у!», доносившегося откуда-то сверху. Джек Обри прежде не видел ничего подобного. Он удивленно посмотрел на грот-брамсель-рей и там увидел фигурку, висевшую на одной руке. Воспользовавшись качкой, она кинулась вперед и, описав кривую, от которой стало жутко, метнулась к грота-стеньга-штагу. Невероятное дело, но существо уцепилось за эту снасть и, перескакивая с одной детали такелажа на другую, взмыло на форбом-брамсель и уселось на рей.
— Это Кассандра, сэр, — объяснил мистер Симмонс, увидев выражение ужаса на лице капитана. — Разновидность яванских обезьян.
— Господи помилуй! — произнес Джек Обри, придя в себя. — А я подумал, что какой-то юнга тронулся умом. Никогда еще не видел ничего подобного. Я имею в виду не обезьяну, а маневр, сэр. Что, ваши матросы обычно самостоятельно ставят паруса?
— Так точно, сэр, — отвечал старший офицер, внутренне ликуя.
— Отлично. Просто великолепно. Вижу, у «Резвого» есть своя манера. Редкая, прямо скажем, манера. Фрегат кренился под ветром, чутко отзываясь на каждое движение руля. Джек Обри подошел к поручням на юте, где стоял доктор, одетый в темный сюртук и бурые панталоны, — он беседовал с мистером Рендоллом, наклонясь, чтобы лучше слышать его. Капитан разглядывал темные волны, проносившиеся мимо и изгибавшиеся под русленями. Корабль уже развивал скорость в семь, даже в семь с половиной узлов. Джек наблюдал за кильватерной струей и сравнил ее с пеленгом на стоящий на якоре семидесятичетырехпушечник и колокольню. Дрейфа почти не было. Он наклонился над раковиной левого борта и в румбе от левого крамбола увидел маяк Нора. Ветер дул с двух румбов правого борта, и он подумал, что любой корабль, на котором ему прежде доводилось плавать, через пять минут оказался бы на мели.
— Вы удовлетворены выбранным вами курсом,
— Так точно, сэр, — ответил старший офицер.
Симмонс изучил свой корабль, это очевидно. Наверняка он знал его возможности. Джек Обри был в этом убежден; очевидно, это так. Но следующие пять минут он чувствовал себя несчастным, как никогда, ожидая, что прекрасный корабль вот-вот превратится в лишенный мачт, выброшенный на берег остов… В те мгновения, когда «Резвый» мчался по бурным водам рядом с банкой, когда малейший снос окончательно погубил бы фрегат, Джек Обри совсем затаил дыхание. Но вот банка оказалась за кормой.
С безучастным видом, какой ему удалось напустить на себя, капитан вдохнул свежий воздух и приказал мистеру Симмонсу проложить курс в Даунс, где тот должен был принять на борт несколько людей сверх штата команды, включая старшину рулевых Бондена, поскольку капитан Хамонд захватил своего рулевого в Лондон. Джек Обри принялся расхаживать по правой стороне квартердека, внимательно наблюдая за поведением «Резвого» и его экипажа.
Неудивительно, что корабль называли образцовым: его мореходные качества были безупречны, а дисциплина матросов, не нуждавшихся в окриках, превосходила все, что он когда-либо видел. Скорость, с какой фрегат начинал движение и с какой на нем ставились паруса, была почти сверхъестественной. Она изумляла почти так же, как вопли гиббона, доносившиеся с мачты.
Мимо проплывали знакомые низменные, серые илистые берега; море было стального цвета. Горизонт вдали от берега четко отличался от крапчатого неба. Ветер дул с одного румба от галфвинда, двигаясь по каким-то направляющим. Навстречу шли купцы из Гвинеи, державшие курс на устье Темзы; военный бриг направлялся в Чатам. Помимо них взад-вперед сновали мелкие суда с палубой, защищенной тентом, и питер-боты. Какими жалкими и невзрачными казались они по сравнению с фрегатом!
Дело в том, что капитан Хамонд, джентльмен с научным складом ума, подбирал себе офицеров чрезвычайно тщательно и много лет готовил экипаж. Даже шкафутные матросы могли работать с парусами, брать рифы и стоять на руле; а в первые годы службы он их гонял, устраивая состязания между мачтами по уборке и постановке парусов, заставляя повторять каждый маневр и сочетание маневров до тех пор, пока скорость работы не становилась одинаковой и ее было невозможно улучшить. А сегодня, полные желания поддержать честь корабля, матросы превзошли себя. Они прекрасно отдавали себе в этом отчет и, проходя мимо своего временного капитана, самодовольно поглядывали на него, словно желая сказать: «Вот так-то, парень, знай наших и сожри свою треуголку».
«Как воевать на таком корабле?» — думал Джек Обри. Если бы он встретил какой-нибудь из крупных французских фрегатов, то смог бы юлой вертеться вокруг них. Это так. Но что можно сказать о боевых качествах команды? Несомненно, это моряки, и моряки превосходные. Но не слишком ли они староваты и спокойны? Даже корабельные юнги — солидные, волосатые, грубые на язык парни — были чересчур грузны для того, чтобы работать на бом-брамсель-реях. Кроме того, среди экипажа слишком много темнокожих и желтокожих. Коротышке, стоящему сейчас на руле и не позволяющему кораблю отклониться от курса ни на йоту, ни к чему отращивать себе косичку, когда фрегат придет в Макао. То же самое можно сказать и о Джоне Сатисфакции, Горацио Толстопузом и полудюжине его соплавателей. Проявят ли они себя бойцами? Члены экипажа «Резвого» никогда не участвовали в боях и вылазках, опасность не была для них обыденной частью службы.
Обстоятельства их жизни были совсем иными. Джеку Обри следовало бы заглянуть в шканечный журнал, чтобы выяснить, чем именно они раньше занимались. Его взгляд упал на одну из установленных на квартердеке карронад. Она была выкрашена коричневой краской, и он заметил, что запальное отверстие замазано ею. Из этого орудия давно не стреляли. Надо непременно заглянуть в шканечный журнал, чтобы выяснить, чем занимались матросы фрегата.
Находившийся на подветренном борту мистер Рендолл сообщил Стивену, что у него умерла мать, что дома у них живет черепаха, и он надеется, что она не скучает по нему. Неужели правда, спрашивал он, что китайцы никогда не едят хлеб с маслом? Неужели и в самом деле никогда? Он и старый Смит трапезуют вместе со старшим канониром, и миссис Армстронг очень добра к ним. Дернув Стивена за руку, чтобы привлечь его внимание, он произнес своим звонким голосом: