Капитан "Старой черепахи"

Линьков Лев Александрович

— Всякое, — задумавшись, подтвердил полков­ник. — Но, представьте, ничего такого исключитель­ного, о чем пишут в приключенческих романах, со мной не случалось... Впрочем, одна история, пожа­луй, тоже была любопытная. Я тогда, можно ска­зать, еще мальчишкой был, в бритве еще не нуждал­ся... Одним словом, я служил тогда рядовым бойцом на высокогорной заставе, на границе с Синьцзяном. Как знаете, положение там в ту пору было не то, что сейчас...

— Там, кажется, было много басмачей?

— Были и басмачи... — Полковник, любуясь, по­вертел в руке яблоко. — Да что басмачи! Я лучше о другом расскажу.

2

— Вы должны поспеть в Н-ск послезавтра к ут­ру. Обязательно к утру, — сказал начальник заста­вы, — дольше самолет ждать не сможет.

Начальник сказал еще, что если испортится по­года, Бочкареву и Юдину следует переждать в ко­мендатуре: рисковать попусту незачем. Он пожелал им счастливого пути и пожал на прощанье руки.

Николай Бочкарев и Иван Юдин вскочили на ло­шадей и поскакали по каменистой тропе, влажной от стойких осенних туманов. Несмотря на ранний час, все свободные от службы пограничники вышли проводить товарищей и смотрели вслед им, пока они не скрылись за утесом.

В этот день на заставе только и было разгово­ров, что о Бочкареве с Юдиным. Шутка ли сказать, им предстоит преодолеть Северный хребет — средняя высота его равна вершине Монблана! — и спуститься по Черному ущелью в долину. Никто не неволил Ни­колая с Иваном, они сами вызвались на это дело. а ведь редкий горец отважился бы проделать такой путь в октябре месяце, когда чуть ли не ежедневно льют дожди и вот-вот могут обрушиться снегопады, He так давно на Северном хребте сшибло обвалом трех контрабандистов, тайком пробиравшихся из Синьцзяна с тюками шелка и пачками опиума. Са­жень триста катились они вниз, увлекаемые лавиной камней. Изуродованные, обезображенные тела их удалось откопать только на третий день...

Отъехав от заставы километров за четырнадцать, Бочкарев и Юдин вынуждены были спешиться: тропа на хребет оказалась загроможденной обломками скал — результат нового обвала.

С каждым шагом горные склоны становились все круче и все теснее сжимали лощину. Что-то необъяс­нимо грозное было в каменных громадах, вздымав­ших острые снеговые вершины к сумрачному осеннему небу.

Друзья молчали. Лишь однотонное цоканье под­ков раздавалось в суровой тишине. К седлу бочкаревского Орлика был приторочен длинный, тщательно завернутый в мешковину сверток. Подумать только, что именно им, Николаю Бочкареву и Ивану Юдину, выпало доставить его в Н-ск!..

Высоко на скале сидел снежный гриф. Глядя на всадников, он медленно поворачивал лысую, при­плюснутую голову. Из-за камней выскочил горный баран и спугнул безобразную птицу. Гриф взмахнул крыльями и стал парить над ущельем.

— Падаль выискивает, — нахмурился Николай.

— До чего же он, гад, противный! — сплюнул Иван...

Наконец они преодолели каменную осыпь, и Боч­карев — он был назначен старшим — скомандовал:

— По коням!..

Однако часа через два снова пришлось спешиться: нужно было перебраться через среднее течение лед­ника Катыльчек, чуть ли не сплошь усыпанного море­нами и пересеченного глубокими трещинами, а потом взбираться по крутой тропе.

И странно было видеть рядом с ледником строй­ную, будто подстриженную садовником, серебристую ель и корявую, низкую яблоньку.

Целый день поднимались Бочкарев и Юдин на хребет. На бурых каменистых склонах не было уже ни елей, ни диких яблонь, одна приземистая арча все еще не хотела сдаваться холоду, прижимаясь узло­ватыми ветвями к замшелым скалам.

Тучи висели в несколько этажей: и внизу, скрывая долину, и над головой, обсыпая друзей то мелким, словно из сита дождем, то снежной крупой, то про­мозглой туманной изморозью. Короткие дубленые полушубки и стеганые ватные брюки не спасали от пронизывающего ветра.

Неподалеку от тропы потускневшим зеркалом блеснуло небольшое озерцо, подернутое мелкой рябью. Юркий ручей выбегал из него, бесстрашно спрыгивая в пропасть. Может быть, это исток какой-то могучей реки?..

С каждым шагом подъема на хребет дышится все труднее и труднее. Ноги, будто ватные, подкаши­ваются, коленки трясутся. В висках тяжело, резкими толчками пульсирует кровь. В ушах беспрерывный, то стихающий, то нарастающий звон. Холодно, а пот струится из-под суконного шлема, как в сорока­градусную жару.

Присесть бы, вытянуть ноги и не двигаться. Ка­кое это блаженство — вытянуть ноги и не двигаться! Иван шагал почти механически, как заведенный. Он совсем обессилел, и, кажется, никогда еще ему не было так плохо. А Николаю хоть бы хны — мар­ширует, как на параде...

Иван не догадывался, что виной всему ветер. Он дул все яростнее, обрушиваясь с перевала, принося из верхних слоев атмосферы еще более разреженный воздух.

— Передохнем малость, — предложил вдруг Боч­карев. Он оглянулся, и Иван увидел: лицо у товарища бледнее бледного и тоже все в каплях пота.

— Вот он, Северный хребет! — неестественно улыбнулся Николай.

— А ты... ты крепись... Скоро книзу полезем... Легче станет, — подбодрил Иван, хотя только что сам собирался умолять Николая присесть минут на пять и не мог без передышки произнести двух слов.

— Лошадям невмоготу, — виновато произнес Ни­колай.

Вытянувшись на мокрых камнях, Иван сразу по­чувствовал облегчение и ни за какие коврижки не признался бы сейчас, что только что готов был проклинать тот миг, когда добровольно вызвался поехать с Бочкаревым в Н-ск.

— Всего метров триста осталось, — посмотрел он вверх.

— Чепуха! — согласно кивнул Николай, растирая одеревеневшие икры. — Дотемна перевалим.

— Запросто! — подтвердил Иван.

Но «запросто» не вышло: неожиданно налетела метель, колючая, ослепляющая.

Друзья спрятались под выступом скалы, прижав­шись друг к другу, прикрыв собой снятый с Орлика сверток.

К утру метель утихла. Голодные, продрогшие, не отдохнувшие, а, напротив, еще более измученные — они не сомкнули глаз, — Бочкарев и Юдин с трудом выбрались из наметенного вокруг них за ночь сугро­ба. Орлик и Звездочка стояли рядом со скалой, за­индевевшие, будто в белых саванах. Глаза лошадей слезились от резкого ветра, и Ивану стало не по себе. Он обнял Звездочку за холодную, подрагивающую шею, смахнул с ресниц и с челки лошади бахрому инея, поцеловал в храп.