Капитан
Шрифт:
— Правильно Матрёна! — вразнобой поддержали подругу женщины — Как ходить к нам и юбки задирать так они герои, а как от бомбёжки нас защитить, так нету их! Бесстыжие! Совести у вас нет!
Под напором набирающего обороты бабьего бунта, даже мне пришлось вмешаться, что бы расчет злополучно зенитки не отхватил люлей прямо на месте. Женщины стали успокаиваться только тогда, когда лейтенант выписал мне справку, но и потом, ещё долго они поливали бедных солдатиков потоками совсем даже не женских выражений, только необходимость снова вращать лебёдку шлюза избавило зенитчиков от их присутствия. Так-то я мамлея хорошо понимал, в зоне его прикрытия сбиты два самолёта, прямо над шлюзом, который он защищает, морячки проезжие, были и нету их, а расчёт воюет, он заслужил поощрений и наград. Хоть
Четыре мучительных дня мы проходили оставшийся отрезок пути до Беломорска. Тихоходный караван никак не желал идти спокойно и без приключений. То у самоходной баржи машина выйдет из строя, то лихтер развернёт поперёк канала, и он застрянет. Постоянные остановки, ремонт и необходимость ждать остальных сильно раздражала. Но завод работал! Работал даже на лихтерах! На палубах рычали генераторы, крутились станки, рабочие в любую погоду делали своё дело, возобновив выпуск гранат. Файззулин может быть ничего и не смыслил в морском деле, но как организатор производства он был на своём месте.
— Соцсоревнование — это хорошо — я курил и беседовал с Файззулиным, стоя на палубе лихтера. Я договорился с директором судоремонтного завода на ремонт нашего оборудования, и он с радостью согласился помочь. Сейчас его ребята перебирают лебёдки, а сварщики на ходу заваривают пробоины в надводной части бортов — только что бы качество не страдало!
— Ну так совесть лучший контролёр! Всё для фронта, всё для победы! Мужики же понимают, что от этого может чья-то жизнь зависеть. На совесть и трудятся. А соревнование — это возможность показать себя! — горячится татарин.
— Ага, даже анекдот на эту тему есть — усмехаюсь я — В сельском клубе идет лекция о семейной жизни. Лектор говорит: «К сожалению, бывает, что семьи распадаются из-за супружеской измены. Чаще всего своим женам изменяют спортсмены, потом идут артисты, потом — моряки. Это вызвано тем, что люди надолго отлучаются из дома…». Тут голос с первого ряда: «А я вот тридцать лет плаваю и ни разу жене не изменял!». Грубый голос с последнего ряда: «Вот из-за таких козлов, как ты, флот на третьем месте!». Соревнования у нас везде, только вот в некоторых местах оно ни к месту. Зачем на скорость сваркой работать?! Нет же спешки, а твои два стахановца фигачат кто быстрее, а мне красиво надо, надёжно и нарядно. У меня боцман одну заплатку с одного раза молотком сбил! Если не можешь помочь, так и скажи, зачем халтуру лепить? Я лучше так до Архангельска дойду, на колышках, а там меня нормально залатают.
— Всё вы Виктор опошлить сумеете! — поперхнулся дымом Файззулин — да ну вас! С вами невозможно говорить серьёзно!
— Так как можно серьёзным оставаться, если смотришь как два здоровых мужика как дети малые в догонялки играют, бегая по палубе со сварочными аппаратами? А за ними мой боцман бегает и всё что они наварили кувалдой сносит? Это же комедия, самая натуральная, но только ты учти, скоро у моего Гриши терпение кончится, и он не по заплаткам бить будет, а по морде, а я помогу! Не можешь помочь, так и скажи!
— Всё Виктор, понял, переделают они всё, я обещаю, сам за ними следить буду! — поднял руки вверх директор завода — хотели же как лучше, до прихода в Беломорск успеть.
— Хотели, как лучше, а получилось как всегда! Ладно, погодим пока твоих работяг воспитывать. Хотя руки чешутся!
Они успели. При прохождении последнего шлюза наш «Шторм» был почти готов к бою, только закрытая деревом дыра в надстройке и отсутствие кормового зенитного орудия, напоминали о том, что бывший китобоец едва не погиб на злополучной реке. Самое главное, в море мы теперь могли идти смело, не боясь того, что волны вырвут деревянные заплатки и вода проникнет в нутро моего корабля. Распрощавшись с заводчанами, мы направились на базу Северного флота, где нам предстоял дальнейший ремонт.
— Так вы утверждаете, что завод уничтожен полностью, и врагу не достался? — третий допрос уже, а вопросы одни и те же. Особист смотрит на меня так, как будто в первый раз видит — ведь по вашим утверждениям и по показаниям остальных членов экипажа, баржи погрузились в воду чуть ли не полностью, значит пожар не мог гарантированно привести в негодность оборудование!
— Оборудованию досталось ещё до затопления! По первой барже попало не менее пяти артиллерийских снарядов, во вторую три! Сами финны уничтожили завод, мы только добили и сожгли то, что осталось! — устало повторяю я. Сейчас у меня голова уже раскалывается. Днём я возле стапеля, где стоит на ремонте «Шторм», утром хожу на перевязку в госпиталь, а ночью все расчёты зениток ведут дежурство, охраняя корабль и завод от налётов, да и вахты никто не отменял. Нас до сих пор всего шестнадцать человек, и людей катастрофически не хватает, мы просто валимся с ног от усталости, а по вечерам нас мучают особисты, которые взялись за нас в тот же день как мы вошли в порт.
— А вот по показаниям других членов вашей команды, вы лично на баржи не поднимались. Как вы можете утверждать, того что не видели лично? — давит особист.
— А я и не должен лично всё делать! У меня подчинённые есть! Наш адмирал тоже лично конвои не водит и не проверяет сколько, к примеру мин снято, он ориентируется на доклады своего штаба! Он же лично не может быть везде! — говорить то, что я после ранения физически не мог это сделать я не стал, кого это тут волнует?
— Вы Жохов встали на скользкую дорожку! Не надо сравнивать лейтенанта и адмирала! Но вашу мысль я понял. Хорошо, на сегодня всё, можете быть пока свободны, на следующую встречу вас пригласят!
К Долинину меня вызвали через неделю. Контр-адмирал был в своём кабинете и у него шло совещание, ну а я ждал в приёмной, гадая, зачем же я понадобился такому высокому начальству. Люди входили и выходили, заносили шифровки, документы, а меня всё не вызывали. Почти два часа я просидел, прежде чем попал на ковёр к своему новому босу.
— Садись лейтенант, разговор долгий будет — после моего доклада адмирал кивнул мне головой на стул. Я присел и замер, ожидая продолжения и оно не заставило себя ждать — попал ты в историю Жохов, даже не знаю, что с тобой делать. По всему выходит, что твой тральщик самый результативный у меня на флоте. Три проводки караванов, снятых мин у тебя больше всего, батарею финскую уничтожил, переправу, два самолёта сбил. Герои, не жалко наградить и в пример ставить. Но с другой стороны, эта история с пороховым заводом… Я понимаю, что выполнить приказ о проводке каравана до Ленинграда в условиях блокады канала финнами было невозможно, это понимают все, но при этом кому-то ты мозоль оттоптал Жохов, любимую мозоль. Сейчас я тебе скажу то, что говорить не должен, но я всё же хочу тебе помочь Жохов. Начальник особого отдела флотилии мой хороший товарищ. Воздушной разведкой установлено, что финны приступили к подъёму затопленных барж того самого каравана, который ты должен был охранять. Что там они смогут найти не понятно, но сам факт говорит о том, что часть оборудования могло уцелеть. Это плохо Виктор! В любой момент может прийти приказ о твоём аресте.
Я подавленно слушал адмирала, уже попрощавшись с жизнью. Всё плохо, под меня копают всерьёз. Почему за меня взялись?! Сколько техники, оборудования, ценностей было брошено во время отступления и никого не наказали, а меня взяли за жопу! Да как бы я станки эти уничтожил?! Всего арсенала «Шторма», не хватило бы на подрыв даже одной баржи! Мы сделали всё что могли, альтернативой была только смерть в бою возле этого проклятого завода! Мёртвый сраму неймёт! А теперь?
— Молчишь? Ну молчи, тут и правда за голову можно схватиться от перспектив и новостей. Не буду ходить вокруг да около лейтенанта. Тебе и твоей команде надо на время исчезнуть! Наши особисты мужики толковые, они к тебе нормально относятся, уважают тебя Жохов на флотилии.