Капитан
Шрифт:
— Товарищ капитан третьего ранга, а вдруг и вам новокаин не показан?
Моргун мгновенно успокаивался на неделю. Стало быть, опять Котеночкин на высоте. Молодец, Женя!
Так уж повелось, что во всех книгах о море самым тяжелым местом на корабле — во время похода в южные моря — называется машинное отделение. Но, по-моему, нигде не написано о том, что немногим уступает ему в этом камбуз.
Зимой, на Севере, на камбузе хорошо, тепло, сквозняки только донимают. Но летом, да еще в тропиках, когда в тени плюс тридцать пять, придумать что-нибудь хуже сложно. А ведь кок должен нести вахту обязательно в халате и колпаке.
Зной,
Единственное, что более или менее спасает — душ, да и то помогает мало, так как температура воды за бортом двадцать восемь градусов по Цельсию. Но коки ничего, держатся. Даже улыбаются. Однажды, во время снятия пробы пищи, я предложил установить вахту по два часа, но моряки только улыбнулись:
— Ничего, товарищ лейтенант, это не самое худшее, выдюжим.
Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись понимающе и пошли заниматься своими делами: я докладывать командиру о готовности обеда, коки — к котлам и плитам.
Вчера вечером чуть не объявили пожарную тревогу.
Во время стоянки в Африке мичман Колесов купил тигровую мазь. Хранил до очередного приступа радикулита. Тот не заставил себя долго ждать. Колесов всей пятерней стал растирать мазь по спине. В это время по коридору отсека шел Бобровский, он-то и услышал захлебывающийся визг:
— Горить!.. Горить!..
Где горит? Что горит? Крики слышны из каюты Колесова. Толкнул дверь — закрыто. Вышиб плечом. На койке корчится мичман и блажит дурным голосом:
— Ой, ой! Не могу! Горить!.. Горить!.. Ой, горить!..
Оказалось, спина горит. Петя тут же его «пожарником» и окрестил.
Все идет нормально: служба делает свое дело, никаких жалоб на питание, работают сапожная и портновская мастерские, парикмахерская. Почти уверенно чувствую себя в роли вахтенного офицера. Но напряжение есть. С подъема до отбоя. Внутреннее беспокойство вошло в меня со шмякающими ударами коробов с мороженой рыбой, выбрасываемых в волны Восточно-Китайского моря, и поселилось в душе прочно — похоже, до конца похода. И хотя капитан-лейтенант Вересов утверждает, что все будет нормально, «по нулям», от этого легче не становится. Шутка ли — столько рыбы загублено.
Вот почему после того злополучного дня, когда мичман Бобровский ворвался в мою каюту без своей амбарной книги, скрупулезно слежу за книгой расхода продовольствия. Постепенно остаток свежей рыбы растворяется в набегающих сутодачах, но червь сомнения точит душу. Поймут ли моряки, не обижены ли питанием? Каждый день, хотя и не обязан это делать, обхожу весь корабль во время приема пищи. Везде слышно одно: «Нормалек». От этого становится немного легче, но стоит остаться одному, как приходят сомнения. Прав ли? Имею ли право поступать таким образом — использовать жару для погашения чужих ошибок? И вот настал внутренне желанный день. На плавбазе «Амгунь» по книгам учета не осталось ни одного килограмма свежемороженой рыбы. Вересов по такому поводу пошутил в кают-компании:
— Товарищи офицеры, сегодня экипаж доел последний килограмм мороженой рыбы, пора либо переходить на консервы, либо ловить с юта на ходу свежую.
Все понимающе улыбнулись и с сожалением посмотрели на меня. Несмотря на то что тетрадь у нас все вроде бы сходилось, спокойствия не было. А вдруг что-то не учитываю, вдруг чего-то не догрузили, вдруг при проверке обнаружится недостача или избыток?
Устраивать подсчет и перевешивать сейчас немыслимо — кладовые все еще основательно забиты. Поэтому стараемся следить, чтобы все шло по закону: положено — отдай. И только после ревизии немного успокоился. Командир назначил комиссию — проверить состояние дел в службе снабжения. Председатель комиссии капитан Гребенюк — начальник с медслужбы корабля. Высокий человек с четко очерченным носом и тонкими губами, Основателен, в движениях быстр, ходит стремительно. Санчасть содержит в идеальном порядке. Все время копается в оборудовании, что-то совершенствует. Еще находясь в заводе, насобирал кучу всевозможных агрегатов, аппаратов, механизмов. Сейчас в походе потихоньку устанавливает их «для использования в оздоровлении личного состава». Человек по натуре веселый, но в работе — сама сосредоточенность.
Так же основательно, как и за свое заведование, принялся за ревизию службы снабжения. Я, честно говоря, в душе побаивался, хотя каюты наши рядом, и мы часто коротаем вечера.
Четыре дня шла проверка, четыре дня Бобровский был сама предупредительность. Но постепенно, когда становилось ясно, что в целом за службой особой недостачи нет, его плечи разворачивались все шире и шире, а голос делался громче. Когда был готов акт проверки, согласно которому на корабле в излишестве оказалось несколько тонн муки (уже оформленной как сэкономленный продукт) и не хватало четырех килограммов мяса, он совсем развеселился. Хвалил себя везде, где мог. В конце концов помощник командира не выдержал и напомнил:
— Подожди, придем на базу, там еще проверочка будет.
Но Бобровский парировал:
— После Гребенюка мне личный ревизор адмирала флота не страшен.
И протопал на ют, смешно косолапя загорелыми ногами.
Лежим в дрейфе. Заправляемся с танкера. На горизонте сначала появился дымок, потом дым, чуть позже контуры корабля. Быстро сокращается расстояние. И вот уже виден идущий полным ходом гражданский танкер. Из суперогромных. Идет со стороны солнца, поэтому флага пока не разглядеть. Вдруг чей-то возглас:
— Ребята, наш!
И точно, на полном ходу проходит мимо советский танкер современнейшей конструкции, водоизмещением тысяч восемьдесят. Красота! На корме родной флаг, своя «советская труба».
— У-p-pa! — пилотки вверх, старпом не выдержал, дал команду приветствовать гудками. Наши прошли, не сбавляя хода, красиво, четко отсалютовав флагом и тифоном. На палубе тоже машут руками. Приятно.
Темный низ и ослепительно белый верх. Красота обводов и линий. Аляповато-серыми пятнами смотрятся на верхней палубе два глухо задраенных катера — спасательные. Катера огнестойкие. Могут идти по горящему морю, и люди в них не пострадают в случае катастрофы, оттого и терпят эту дисгармонию моряки, обычно столь ревностно относящиеся к внешнему виду корабля.
Восьмое марта. Каждый припас кое-что к этому дню. На столе шампанское — поднять бокалы за любимых женщин. Весь поход хранили игристое чудо-вино; через ворох дней рождений, через Новый год пронесли, но до Восьмого марта продержались и холостые лейтенанты, и солидные отцы семейств. Под тосты за женщин прошли границу Тихого и Индийского океанов.
После походного Восьмого марта написал сестре: «Если хочешь всю жизнь быть мадонной, богиней, просто любимой, выходи замуж за моряка, геолога, полярника. Словом, за того, кому судьба или воля начальства дают возможность остановиться, поразмышлять о смысле жизни, подумать о ее величестве женщине».