Капитанская дочка для пирата
Шрифт:
Мой взгляд был предельно красноречив.
Я взял ее первым. Так что, подберите челюсти.
Спускаюсь в трюм и без особых церемоний бросаю девку на пол.
Невольно касаюсь своей измазанной кровью щеки и не нахожу там ни единого следа недавнего удара. Все затянулось, как на морском псе. А ведь попытка была хороша! Хлесткая, быстрая. Чуть-чуть и попала бы в глаз. Не испугалась ведь, не обмякла. Рвалась, как демоница!
Чуть наклоняюсь и втягиваю носом воздух. Запах от пленницы настолько знакомый, что сводит скулы, но задумываться нет времени. Пора менять
Дочка капитана протяжно стонет, когда я отворачиваюсь, чтобы уйти. Тонкий сиплый голосок скользит по плечам и будто встряет между лопаток занозой. Простая девка заставляет меня замереть на выходе. Морской демон забери меня!
Скрипя зубами, возвращаюсь. Рыжая бестия ранена, глубоко, твари морские. Щепка, толщиной с рукоять ножа, торчит из угловатого плеча и напоминает цветок фуксии. Темная кровь заливает тонкую белоснежную рубаху. Ткань разодралась до пояса и приоткрыла молочную грудь.
Увожу взгляд, стискивая кулаки. Этого только не хватало!
Изголодавшийся мужик и баба на одном корабле – это плохо, мрак, как плохо.
Девушка со стоном поворачивается, вижу, как дорожки крови огибают крошечные соски и ползут ей на живот. И что делать?
Стою, как примороженный медузой баран. Она нужна мне живой, это однозначно. В сторону голод, взять себя в руки и просто представить, что она – сломанная кукла. Исправлю и забуду, как страшный сон. Да только в плотных штанах становится тесно, а кровь бесится в венах, будто буран в Загубленном море: слишком давно я один, слишком долго на корабле, вдали от плотских утех.
Оставляю ее одну, всего на несколько минут. Добираюсь до личной каюты и возвращаюсь назад с пузатой зеленой бутылкой и несколькими мотками чистой ткани. Девка лежит, не шевелится. Дышит тяжело и надрывно. Пухлые губы чуть приоткрыты, отчего я тяжело сглатываю и поспешно отворачиваюсь, как сопливый смущенный подросток. Чувствую себя мальчишкой, будто мне снова пятнадцать. Злюсь еще больше и твердо решаю, что тут девке самое место. С глаз долой, как говорится. Нечего такой крошке разгуливать по палубе. Право первенства нерушимо, но кто знает, какие демоны пробудятся в штанах людей, стоит только краем глаза зацепить округлую белоснежную грудь. Трюм хотя бы запереть можно.
– И ключ выбросить в море, – недовольно ворчу, но никак не могу оторвать глаз от белокожей фурии.
Волосы – красный шелк. Спутались совсем, пропитались солью и отяжелели. Тонкие пальчики сжимаются и разжимаются, будто девчонка пытается кого-то схватить в болезненном горячечном сне.
Откупориваю бутылку, и в нос шибет запах спиртовой настойки. Лучше, чем ничего. Устраиваю девку так, чтобы получить доступ к ране, одной рукой поддерживаю голову, а второй кромсаю рубашку и, избавившись от последнего лишнего лоскута, изумленно качаю головой.
Ее должно было уложить на месте, но нет. Откуда только силенки взялись?
Вырываю щепку безжалостно, и из горла фурии рвется хриплый крик. Чувствую влагу на руке, девка тихо всхлипывает и скулит. Плачет.
– Больно… – шепот едва слышно, а я промываю рану настойкой и рычу, когда острые зубки впиваются в ладонь. Сильно, до крови.
Переворачиваю девку, чтобы перевязать, и напарываюсь на взгляд синих, как на кинжал, глаз. В зрачках смятение и ненависть, радужки темнеют от гнева, да сил нет, чтобы дать отпор. Ее губы приоткрываются и из горла вылетает, будто снаряд, одно лишь слово:
– Убийца…
– Ой! Твоя игрушечный кораблик потопил? Подумаешь! – ерничаю, а она снова пытается меня укусить. – Лежи смирно, кусака! – отрезаю и, когда она приподнимается и впивается алмазами глаз в мое лицо, легко надавливаю на здоровое плечо и заставляю лечь. Девушка шипит от боли и щедро сыплет проклятиями. Таких даже я не знаю!
Фурия изворачивается и рычит, как разъяренная кошка. Пытается отползти от меня подальше, упирается спиной к деревянный ящик и с трудом подтягивает колени к груди. Смотрит затравленно, впервые в глазах мелькает тень страха и осознания, что угодила в руки врага. Могу даже догадаться, какие мысли крутятся в этой буйной головушке. Встаю на ноги, в полный рост, благо потолок позволяет. Нависаю над девчонкой, как скала. Ей некуда бежать.
– Ты у-убил, – запинается и дрожит, точно осиновый лист, – у-убил папу…
Синеву глаза заволакивает мутная пелена, и девчонка воет, уткнувшись носом в колени. Только слез мне тут не хватает!
– П-пап-а-а!
Молчу. Даю выплакаться. Совершенно не свойственная мне ерунда, но что-то подсказывает, что стоит только надавить, и фурия закроется. Уйдет в себя так глубоко, что не достать будет. Есть в ней какая-то упрямая решимость. Такая скорее глотку себе перережет, но не сдастся.
Сорвав покрывало с сундука с инструментами, бросаю комком в невольницу, разворачиваюсь и иду к лестнице. Пусть повоет немного. И поголодает заодно. Притихнет через день-два. Будет, как шелковая.
Раз уж старик ее теперь кормит рыб, то придется исхитриться и придумать новый план.
Что ни говори, а девка удачно мне под руку подвернулась.
Будь я верующим человеком, то подумал бы, что это судьба.
Ополаскиваюсь в душе. Магические камни стучат друг об друга над головой и, ворочаясь в стеклянной колбе, как скарабеи, нагревают воду в трубе. Мецки – редкая штука на нашей земле, а в море тем более – дорогая, но я могу себе это позволить. А еще у меня есть люнны – летающие светильники. Настоящее новшество для богачей. Один люнн заправляется пятью мецками, и света хватает на пару недель. Включается и выключается щелчком пальцев.
Пока обсыхаю, расхаживаю по каюте в одном халате. Жрать хочу, под ложечкой сосет, но кок еще возится. Слышу, как галдят через круглое окошко его помощники, и шипит котел с пшеничной кашей.
После бойни все мужики голодные, как волки, а я им обещал крепкого эдегильского эля и запеченную пятнистую свинью.
Терпеть голод не сложно, но вот жмет в груди что-то другое. Новое и непривычное. Мысль то и дело возвращается к девке с молочной кожей, алыми сосочками и запахом забытых цветов. Может, зря я ее в трюме бросил? Раненную и испуганную. Бессовестная фурия все мысли перепутала!