Капитанские повести
Шрифт:
На горизонте проклюнулся красноватый и сияющий край солнца. Старпом, зайдя в рубку, выключил ходовые огни, потом перегнулся через обвес мостика и посмотрел, в порядке ли кормовой флаг. Все было в порядке.
Американский сторожевик стал заметно приближаться. Встающее солнце раскрасило его, как арлекина: левая, меньшая, часть была светло-серой, правый борт таился в черной тени.
— Очень приятно! Вы, как всегда, хотите сказать «гуд монинг»?
За те пять дней, как американец увязался за ними, все
Сторожевик приближался медленно. Зато быстро, казалось даже поспешно, вращалась решетчатая рамка одного из локаторов. Виден был дежурный расчет у спаренной орудийной установки. Горизонтальные наводчики разворачивали орудия в сторону «Балхаша». Вежливость у этих ребят имела своеобразный оттенок.
— Все в порядке, товарищ старпом, гакабортный огонь выключился.
Старпом взглянул на подавленное лицо Кости Жмурова.
— Ты что, Жмуров? Это американцы на утреннюю молитву собираются.
— Да нет, это я так, я уж к ним привык. Я ничего.
И Костя Жмуров, заняв свое место впередсмотрящего, нагнулся вперед, на струю воздуха, вылетавшую из-под ветроотбойника. На его круглом широком лице как-то чуждо, как паутина, висело выражение удивления и подавленности.
4
— И впрямь утро! Где американец? — из иллюминатора радиорубки весело выглянула седая голова радиста Василия Николаевича.
Он вкусно причмокивал своим дежурным, как он говорил, сухарем. Сухари и бутерброды у Василия Николаевича, когда он бодрствовал, меняли друг друга с неукоснительностью судовой дежурной службы. Плотно поешь — наушники лучше держатся.
— Новенького ничего нет? — поинтересовался старпом.
— Есть. Бывшие союзнички и вторую нашу волну прицельно глушить стали. Вот так и живем!
— А Москва как?
— Широковещательные каналы все забиты. С радиоцентром связался, диспетчерскую сводку передал.
— Как же помполит политинформацию делать будет?
— Я бы ему посоветовал «Голос Америки» слушать да Тирану. Может, там чего дельного наловит.
— У них наловишь, там такая уха…
— Ну, так он на то и помполит, чтоб ее расхлебывать. Кстати, Александр Кирсанович, пусть повариха к обеду холодненькой ушицы сделает, а?
— К обеду не успеет, а к ужину можно.
— Ну хоть на ужин. Пусть ее в холодильничек поставит…
Радист, сглотнув слюну, исчез в глубине радиорубки.
— У, какой эсэсовец стоит! — неожиданно сказал Костя Жмуров. Он привалился к фальшборту, оттягивая большими пальцами карманы ковбойки. — Почему у них на кораблях серые фуражки носят?
— У них и полиция тоже есть.
На мостике сторожевика стоял высокий американец в серой
— Плотный головастик, — сказал Костя.
Старпом прищурился:
— Видишь как у них: чуть что, дубинкой по голове, кандалы на руки — и в карцер. И весь разговор! Не то что у нас: воспитывай вас, воспитывай, а, комсорг?
Костя шутки не поддержал:
— Не для того у нас «Потемкин» был, чтоб полицаи по палубе разгуливали!
— Это ты верно сказал. Им еще дозреть нужно. Далеко им до нас, понимаешь? Трудно им.
На сторожевике положили руль лево на борт, и, кренясь к горизонту маленькой ушатой дальномерной рубкой, словно наклоняя голову в манерном поклоне, сторожевик покатился на обратный курс.
— Вот и поздоровались! — Старпом проследил, как американец закончил маневр. Тот опять развернулся и уткнул острый нос с низкими ноздрями якорных клюзов в пенистую кильватерную струю «Балхаша». Старпом проверил расстояние до него по вертикальному углу, замерив секстаном высоту мачт сторожевика: — Опять полмили. Американская точность, — и отправился в штурманскую рубку занести в судовой журнал все происшедшие события.
…Если бы до семнадцатого года революционеры вели дневники и записывали в них все взгляды шпиков и досмотры жандармов, получилось бы интересное описание того, через какую цепкую многорядную мелкоячеистую сеть внешнего наблюдения приходилось проносить революцию.
С тех пор, как красный флаг вышел на просторы Мирового океана, такие записи велись в судовых журналах советских судов.
На одном «Балхаше» за два недолгих года его плаваний уже, казалось, начинали блестеть борта и палубы, отшлифованные шершавыми взглядами с моря и с неба.
В дверях штурманской рубки старпом столкнулся с капитаном.
— Доброе утро! Как дела?
— Здравствуйте, Петр Сергеевич! Все в порядке. Горизонт чист. В начале вахты низко пролетал самолет, многомоторный. С американцем здоровались. Новостей никаких.
— Звучит.
И капитан вышел на мостик. Русый его чуб прилипал ко лбу, ноги напробоску были сунуты в замысловатые летние туфли. Легкая полотняная рубашка, опадая с бугроватых капитанских плеч, просвечивала, как нейлон. Капитан качал губами сигаретку и задумчиво стучал широкими обгрызанными ногтями по блестящей зажигалке в виде пистолета.
Это было единственное огнестрельное оружие на танкере, если не считать ракетницы и аварийно-спасательного линемета…